Клиффорд Саймак
СИЛЬНОДЕЙСТВУЮЩЕЕ СРЕДСТВО
Утром должна начаться Операция Келли. В этом что-то есть, правда? Недаром же ее назвали именем Келли!
Он сидел в старом кресле-качалке на просевшем крыльце и снова и снова пробовал эти слова языком, но вкус их уже не был столь резок и сладок, как в тот раз, когда известнейший лондонский врач выступил в ООН с предложением назвать ее именем Келли, и никак иначе. Хотя, если подумать, в этом была изрядная доля случайности. Вовсе не обязательно "Келли". Это мог быть любой с буквами д.м. (доктор медицины) перед именем. Это мог быть Коэн, или Джонсон, или Радзанович — любой из врачей мира.
Он слегка покачивался в скрипящем кресле, и доски крыльца тоже поскрипывали в лад, и в сгущающемся сумраке слышались голоса игравших детей, которые пытались задержать последние драгоценные минуты уходящего дня, прежде чем их позовут ужинать и спать.
В прохладном воздухе чувствовался запах сирени, и в углу сада он мог различить белые гроздья рано расцветающего свадебного венца — того самого, что Марта Андерсон посадила для него и Джанет много лет назад, когда они только поселились в этом доме.
По тропке прошел сосед, в темноте было не видно, кто это, но тот сам окликнул:
— Добрый вечер, док!
— Добрый вечер, Хирам, — ответил старый доктор Келли, узнав его по голосу.
Сосед прошел дальше. Келли продолжал качаться, сложив руки на животе. Из дома доносился звон: Джанет на кухне убирала посуду после ужина. Немного погодя она выйдет и сядет с ним рядом, и они будут говорить, негромко и спокойно, как подобает старой любящей паре. Хотя вообще-то он не имеет никакого права оставаться здесь. В кабинете на столе ждет медицинский журнал, он должен прочесть его. Так много лекарств в наши дни, нужно следить за ними, хотя теперь вряд ли в этом есть толк. Наверно, в будущем мало кто будет нуждаться в лекарствах.
Хотя врачи будут нужны всегда. Всегда будут существовать глупцы, разбивающие машины и стреляющие друг в друга, падающие с деревьев и засаживающие рыболовные крючки в руки. И всегда будут дети.
Он мягко раскачивался взад и вперед и думал о детях, которые вырастают, становятся мужчинами и женщинами и тоже имеют детей. Думал о Марте Андерсон, самой близкой подруге Джанет, и о старом Коне Джилберте, самом большом скупце, когда-либо ходившем по земле. Он сухо усмехнулся, думая о деньгах Кона Джильберта и о том, что тот ни разу в жизни не оплатил счет. Но так было всегда. Есть такие, кто платит, а другие и не думают платить, и поэтому он с Джанет живет в старом доме, ездит в машине пятилетней давности, а Джанет целую зиму ходит в церковь в одном и том же платье. Хота, если подумать, какая разница? Ведь самая главная плата — не деньги. Есть такие, кто платит, и такие, кто не хочет платить. Такие, кто живет, и такие, кто умирает. И умирает независимо от своих поступков.
Для одних есть надежда, для других ее нет. Кому-то можно говорить об этом, кому-то нельзя. Но теперь все будет по-другому. И началось это именно здесь, в маленьком городке Милвилле, не более года назад.
Он сидел в темноте, наполненной запахом сирени, белыми вспышками свадебного венца и детскими голосами и вспоминал.
* * *
Было уже восемь тридцать вечера. Ему было слышно, как в приемной Марта разговаривала с мисс Лейн, и он знал, что она последняя из посетителей. Сняв белый халат, он с отсутствующим видом сложил его и устало бросил на кушетку для осмотра больных.
Джанет давно ждет его с ужином, но она не скажет ни слова. Все эти годы она не сказала ему ни слова упрека, хотя он иногда чувствовал, что она неодобрительно относится к его возне с пациентами, которые никогда не платят, даже не благодарят его. Не одобряла она и его ночные вылазки, когда вполне можно позвонить по телефону или дождаться утра.
Она ждет его с ужином и знает, что у него была Марта. Она спросит, что с Мартой. Что он ей ответит?
Он слышал, как вышла Марта, слышал стук каблуков мисс Лейн в приемной. Медленно двинулся к раковине, отвернул кран и взял мыло. Он слышал, как открылась дверь, но не повернул головы.
— Доктор, — сказала мисс Лейн, — Марта считает, что она выздоровела. Она говорит, что вы помогли ей. Вы думаете…
— А что бы вы сделали?
— Не знаю.
— Стали бы оперировать, зная, что это безнадежно? Послали бы к специалистам, сознавая, что те ничем ей не помогут, а ведь ей придется платить, и вопрос — сможет ли заплатить? Или вы сказали бы, что у нее не больше шести месяцев жизни, и отняли то маленькое счастье и надежду, что у нее еще остались?
— Простите, доктор.
— Не нужно. Я много раз сталкивался с этим, и каждый случай требует нового решения. День был долгим и трудным…
— Доктор, есть еще один пациент.
— Еще пациент?
— Мужчина. Только что пришел. Его зовут Гарри Герман.
— Герман? Не знаю никаких Германов.
— Он нездешний, — сказала мисс Лейн. — Наверно, только что приехал в город.
— Если бы он приехал, — возразил Келли, — я бы об этом слышал. Я всегда все слышу.
— Может, он только проездом, заболел в дороге.
— Ну, впустите его. — Он взял полотенце. — Я его осмотрю.
Сестра повернулась к двери.
— Мисс Лейн!
— Да?
— Можете идти домой. Вы мне не понадобитесь. День был действительно трудный.
Действительно, — подумал он. — Перелом, ожог, порез, водянка, климактерический период, беременность, две простуды, отравление, предположительное воспаление легких, возможный желчный камень, цирроз печени и Марта Андерсон! И наконец, самый последний — человек по имени Гарри Герман. Он такого не помнил. Вообще, если подумать, довольно странное имя.
И человек был странным. Слишком высокий и слишком худой, чтобы выглядеть правдоподобным, уши слишком прижаты к черепу, губы настолько тонкие, что, казалось, вообще отсутствуют.
— Доктор? — спросил он, стоя на пороге.
— Да, — ответил Келли, надевая пиджак. — Да, я доктор. Входите. Чем могу быть полезен?
— Я не болен, — сказал человек.
— Не больны?
— Я хочу поговорить с вами. У вас есть время?
— Да, конечно, — сказала Келли, зная, что у него нет времени, и сожалея об этом вторжении. — Входите, садитесь. — Он старался определить, что за странный акцент у незнакомца, но не мог. Вероятнее всего, Центральная Европа.
— Технически, — сказал человек, — и профессионально.
— Простите? — Келли начал слегка сердиться.
— Я буду с вами говорить технически и профессионально.
— Вы врач?
— Нe совсем, хотя, вероятно, можно считать и так. Прежде всего я должен вам сообщить, что я чужак!
— Чужак, — повторил старый док. — У нас здесь их много. Большей частью беженцы.
— Я не это имел в виду. Не из этих чужаков. С другой планеты. Другой звезды.
— Но вы сказали, что вас зовут Герман.
— Будучи в Риме, — ответил тот, — поступай как римлянин.
— Вот как? Боже, вы хотите сказать… вы чужак. Но не имеете же вы в виду…
Незнакомец довольно кивнул:
— С другой планеты и другой звезды. И очень много световых лет.
— Будь я проклят! — выругался Келли. Он стоял, глядя на чужака, а чужак улыбался ему, слегка неуверенно.
— Вы вероятно думаете, — сказал он, — "как он похож на человека!"
— Именно это у меня в голове.
— Может, вы меня осмотрите? Вы же знаете человеческое тело.
— Хорошо, — угрюмо согласился доктор, которому не понравилось это предложение. — Но человеческое тело может принимать странные формы.
— Но не такие, — ответил незнакомец, показывая свои руки.
— Да, — согласился пораженный Келли, — не такие!
На руке было три пальца, и два из них — большие, как будто птичья лапа превратилась в руку.
— Может, такие? — спросил незнакомец и встал, спуская брюки.
— Нет, — ответил старый доктор, потрясенный более, чем за все годы долгой практики.
— В таком случае, — сказал чужак, застегивая брюки, — я думаю, вопрос решен. — Он снова сел и спокойно скрестил ноги.
— Если вы имеете в виду, что я признал вас чужаком, — сказал Келли, — то вы правы, хотя это не так-то легко.
— Я не думаю, что это легко. Сильное потрясение.
Келли провел рукой по лицу:
— Да, потрясение, конечно. Но есть и другие моменты…
— Вы имеете в виду язык, — сказал чужак, — и мое знание ваших обычаев.
— Естественно.
— Мы изучали вас. Провели с вами немало времени. Не я один, конечно…
— Но вы так хорошо говорите, — возразил доктор. — Как высокообразованный иностранец.
— Именно таковым я и являюсь.
— Ну… вы правы, — согласился док. — Я как-то не подумал об этом.
— Я не очень разговорчив, — продолжал чужак, — я знаю много слов, но не всегда использую их правильно. И мой словарь включает лишь слова бытовой речи. В технических вопросах я не буду столь умелым.
Док прошел за свой стол и потрясенный сел.
— Ладно, — сказал он. — Оставим пока. Я признаю, что вы чужак. Ответьте мне на другой вопрос: зачем вы здесь?
Он был крайне удивлен спокойствию, с которым воспринял эту ситуацию. Немного погодя, он знал это, когда у него будет время подумать, он будет потрясен.
— Вы, доктор, — сказал чужак, — вы лекарь своей расы?
— Да, — ответил Келли, — я один из многих лекарей.
— Вы напряженно работаете, чтобы сделать нехорошее хорошим. Вы лечите разорванную плоть. Вы оттягиваете смерть…
— Мы пытаемся. Иногда нам это не удается.
— У вас множество болезней: рак, сердечные приступы, простуды и множество других… я не могу вспомнить слова.
— Эпидемии, — предположил Келли.
— Эпидемии, верно. Вы меня извините, я совсем недавно овладел вашим языком.
— Давайте оставим эти вежливости, — предложил Келли. — Обойдемся без них.
— Плохо иметь все эти болезни, — сказал чужак. — Нехорошо, ужасно!
— Теперь их меньше, чем раньше. Многие мы ликвидировали.
— И, конечно, — сказал чужак, — вы зарабатываете ими себе на жизнь.
— Что вы такое говорите? — вскричал доктор.
— Пожалуйста, будьте терпимы, если я чего-нибудь не понял. Постигнуть экономическую систему труднее всего.
— Я знаю, что вы имеете в виду, — проворчал Келли, — но, позвольте сказать вам, сэр…
"Что толку, — подумал он. — Чужак думает так же, как и многие люди".
— Мне хотелось бы отметить, — снова начал он, — что медицина напряженно работает над тем, как уничтожить болезни, о которых вы говорите. Мы делаем все, чтобы сократить собственную работу.
— Прекрасно, — сказал чужак, — я так и думал, хотя это не совпадает с реальным положением дел на вашей планете. Однако, думаю, вы не откажетесь от уничтожения всех болезней.
— Послушайте, — сказал доктор, чувствуя, что с него довольно. — Не знаю, к чему вы клоните, но я голоден и устал, и если вы намерены беседовать на философские темы…
— Философия, — сказал чужак, — о, совсем не философия. Я практик. Я пришел, чтобы предложить уничтожение всех болезней.
Некоторое время они сидели в молчании, затем Келли протестующе зашевелился и сказал:
— Может, я вас неверно понял, но, кажется, вы сказали…
— У меня есть метод, способ, средство — я не могу найти подходящее слово, — чтобы уничтожить все болезни.
— Вакцина, — сказал старый док.
— Именно. Впрочем, оно отличается от вакцины, которую вы употребляете.
— Рак? — спросил доктор.
Чужак кивнул:
— Рак, и грипп, и все остальное.
— Сердце, — возразил Келли, — невозможно вакцинировать сердце.
— И его тоже. Это не настоящая вакцинация. Средство делает тело сильным, делает его правильным. Все равно что заменить изношенный мотор новым. Мотор, конечно, со временем износится, но будет функционировать, пока совершенно не разрушится.
Док сурово смотрел на чужака.
— Сэр, — сказал он, — такими вещами не шутят.
— Я не шучу.
— И эта вакцина — она подействует на людей? И не имеет побочных эффектов?
— Уверен в этом. Мы изучали вашу… ваше… способ работы тела.
— Метаболизм, — вот нужное вам слово.
— Спасибо, — сказал чужак.
— А цена? — спросил доктор.
— Цены нет. Мы просто отдаем вам.
— Без всяких условий? Должно быть что-то…
— Без всяких условий.
— Чужак встал со стула, достал плоский ящичек и положил его на стол, нажал с одной стороны — крышка открылась. Внутри были подушечки, похожие на хирургические подушечки-прокладки, но не из ткани. Док протянул руку, она застыла над ящичком.
— Можно? — спросил он.
— Конечно. Возьмите за верхушку.
Келли осторожно поднял одну из подушечек, положил на стол, потер ее пальцем — в ней была жидкость. Он почувствовал, как она переливается под давлением его пальца. Он перевернул подушечку: с обратной стороны она была неровной, как бы усаженной множеством крошечных острых зубцов.
— Нужно приложить шероховатой стороной к телу пациента, — пояснил чужак. — Она прилипает к нему. Становится его частью. Тело абсорбирует вакцину, и подушечка отпадает.
— И все?
— Все.
Док осторожно поднял подушечку двумя пальцами и положил обратно в ящичек. Он взглянул на чужака:
— Но почему? Почему вы отдаете нам это?
— Вы не понимаете? — удивился чужак. — В самом деле не понимаете?
— Нет.
Глаза чужака неожиданно стали старыми и усталыми, и он сказал:
— В следующий миллион лет поймете!
— Тогда меня уже не будет, — сказал док.
— В следующий миллион лет, — продолжал чужак, — вы будете делать то же самое, но, наверно, по-другому. И кто-нибудь спросит вас, и вы не сможете ответить, так же, как не могу я.
Если это и был упрек, то весьма мягкий.
— Вы можете сказать, что там? — спросил доктор, указывая на подушечки.
— Я могу дать вам формулу, но только в наших терминах. Вы не поймете.
— Вы не обидитесь, если я испытаю их?
— Я был бы разочарован, если бы вы не сделали этого, — сказал чужак. — Я и не думал, что вы поверите мне на слово. — Он закрыл ящичек и придвинул его к человеку. Повернулся и пошел к двери.
Келли вскочил:
— Подождите минуту! — закричал он.
— Увидимся через одну-две недели. — Чужак вышел и прикрыл за собой дверь.
Док упал в кресло и уставился на ящичек. Он протянул руку и дотронулся до ящичка — тот был совершенно реален. Док нажал сбоку, крышка отскочила — подушечки были внутри. Он попытался воззвать к здравому смыслу и вернуться к обычной — человеческой — точке зрения, на прежнюю твердую почву.
— А, ерунда все это! — сказал он.
Но это не было ерундой, он это прекрасно знал.