Завтра во всем Милвилле люди выстроятся в очереди у дверей больницы с закатанными рукавами. Очереди, по-видимому, будут двигаться очень быстро, потому что делать в сущности почти ничего не нужно. Каждый человек пройдет мимо врача, который приложит подушечку к его руке, и его место займет следующий.
Во всем мире, думал он, в каждом его уголке, в каждой маленькой деревушке никто не будет пропущен. Даже бедняки, потому что никакой платы не будет. И можно будет указать на дату и сказать: "В этот день кончились все болезни". И каждые двенадцать лет из космоса будут прилетать большие корабли и привозить груз подушечек. Наступит новый день Вакцинирования. Но не для всех, только для юного поколения. Потому что тот, кто подвергся вакцинации, больше не нуждается в ней. Примите вакцину — и будете здоровы всю жизнь!
Док осторожно касался ногой пола, заставляя кресло покачиваться. Как хорошо здесь! — подумал он. — А завтра будет прекрасный день во всем мире! Завтра страх уйдет из человеческой жизни. После завтрашнего дня, если не считать несчастные случаи и насилие, каждый человек может рассчитывать на нормальную продолжительность жизни. И жизнь эта будет совершенно здоровой.
* * *
Ночь была тиха, дети ушли. Он устал. Наконец-то он может признаться самому себе, что устал. Теперь, через много лет, нет причин не признаваться в этом.
Он услышал звонок телефона в доме, звук этот нарушил его ритмичное раскачивание, и он сдвинулся на край кресла.
Послышались тихие шаги Джанет, которая шла к телефону. Он вздрогнул от мягкости ее голоса, когда она отвечала. Сейчас она позовет его, ему придется встать и идти в дом.
Но она не позвала его. Продолжала говорить. Он снова уселся в кресло. Опять забыл. Телефон больше не враг ему. Он больше не преследует его. Потому что Милвилл был первым. Страх был преодолен здесь. Милвилл послужил подопытным кроликом! Марта Андерсон была первой, за ней Тэд Карсон, у которого были подозрительные легкие, а за ним ребенок Юргена с пневмонией. И еще дюжина других, пока не кончились подушечки.
* * *
И чужак пришел снова.
И сказал… что же он сказал?
— Не считайте нас ни благодетелями, ни сверхлюдьми, мы ни то, ни другое. Думайте обо мне, если хотите, как о человеке на другой стороне улицы.
Чужак стремился к пониманию, стремился перевести свои мысли на понятный язык. Но было ли это понимание? Келли сомневался в этом.
Хотя, вспомнил он, в основном чужаки подобны людям. Они могут даже шутить. Одна шутка, произнесенная чужаком, застряла в голове дока Глупая шутка, конечно, но она беспокоила его.
Скрипнула дверь, Джанет вышла на порог и села рядом:
— Звонила Марта Андерсон.
Док про себя хихикнул. Марта жила через пять домов на той же улице, они виделись с Джанет по десять раз в день, и все же она звонила.
— Что хотела Марта?
Джанет засмеялась:
— Просила о помощи. Булочки.
— Ее знаменитые булочки?
— Да. Не смогла вспомнить, сколько дрожжей нужно положить.
Док негромко фыркнул.
— Это те самые булочки, которые приносят ей призы на ежегодных окружных смотрах?
Джанет резко ответила:
— Нехорошо так говорить, Джейсон. Нетрудно забыть такое. Она очень много печет.
— Да, вероятно, ты права, — согласился док.
Надо идти и почитать журнал. Но ему не хотелось. Так приятно сидеть здесь, просто сидеть. Уже давно у него не было на это времени. С ним-то все в порядке: он стареет и устает, но как быть с молодым врачом, который заканчивает обучение и только начинает свою деятельность? В ООН говорили о необходимости субсидий на дальнейшее развитие медицины. Врачи по-прежнему будут нужны. Даже после исчезновения всех болезней во врачах будет нужда Конечно, их станет меньше, но все же время от времени они крайне необходимы.
Он прислушался к шагам на улице. Кто-то подходил к калитке.
Он выпрямился в кресле. Может, пациент, зная, что он дома, пришел к нему.
— Смотри, — удивилась Джанет, — да ведь это мистер Джилберт.
Да, это был Кон Джилберт.
— Добрый вечер, док, — поздоровался Кон. — Добрый вечер, миссис Келли.
— Добрый вечер. — Джанет встала.
— Вам незачем уходить, — остановил ее Кон.
— У меня куча дел, — ответила она. — Я как раз собиралась идти.
Кон подошел к ступенькам и сел.
— Отличный вечер, — объявил он.
— Да, — согласился Келли.
— Никогда не видел такой прекрасной весны, — продолжал Кон, окольными путями подбираясь к тому, что хотел сказать.
— Я думал об этом, — сказал доктор. — И мне кажется, что сирень никогда так раньше не пахла.
— Док, — сказал Кон, — мне кажется, я должен вам немало денег.
— Да, кое-что должны.
— Не помните, сколько?
— Увы. Никогда не беспокоился о подсчетах.
— Считали это напрасной тратой времени? Считали, что я никогда не заплачу? — спросил Кон.
— Что-то в этом роде, — согласился док.
— Вы лечили меня очень долго, — сказал Кон.
— Верно, Кон.
— У меня с собой три сотни. Подходит?
— Пусть будет так, Кон. Я не рассчитывал на столько.
— Думаю, теперь мы в расчете. Мне кажется, три сотни как раз то, что надо. — Кон достал бумажник, вытащил из него пачку банкнот и протянул Келли. Тот взял их, сложил и сунул в карман.
— Спасибо, Кон, — сказал он. У него вдруг появилось чувство, будто он что-то знает, должен знать, что-то неуловимое, ускользающее. Но как ни старался, уловить не мог.
Кон встал и собрался уходить.
— До встречи, — проговорил он.
Доктор вернулся к реальности.
— Конечно, Кон, до встречи. И спасибо.
Он сидел в кресле, не раскачиваясь, и слушал, как Кон идет по тропинке к калитке, потом по улице, пока его шаги не замерли, и не наступила тишина
Теперь придется идти читать журнал. Хотя все это чертовски глупо. Вероятно, ему больше никогда не потребуется то, о чем пишут в медицинских журналах.
Келли отодвинул журнал в сторону и сидел, размышляя, что с ним происходит. Он читал в течение двадцати минут и ничего не запомнил. Ни слова из прочитанного.
Слишком расстроен, подумал он. Слишком возбужден Операцией Келли. И он снова принялся вспоминать. Как он испытал вакцину в Милвилле, как отправился в окружную медицинскую ассоциацию, и как окружные врачи после периода насмешек и скептицизма тоже убедились в очевидном. А потом правительство и Медицинская академия. И наконец, тот великий день в ООН, когда чужак выступил перед делегатами, и он, доктор Келли, представлял его. Именно тогда знаменитый лондонский врач и предложил, чтобы операция была названа именем Келли.
Великое мгновение, говорил он себе, и старался вновь вызвать в себе чувство гордости, но не мог. И вот он снова сидит здесь, простой провинциатьный врач, в своем кабинете поздно вечером, и пытается читать. Он опять придвинул журнал и углубился в чтение. Однако дело продвигалось медленно. Он вернулся назад и перечел параграф. Так он никогда раньше не делал. Либо он постарел, либо сдают глаза, либо он совсем поглупел. Вот оно, слово, которое все ускользало от него: глупость! Вероятно, не настоящая глупость! Может, небольшое замедление. Интеллект не уменьшился, но стал менее острым и ярким.