— Эм. Я не особо знаю, что сказать.
— Знаешь, — сказал Шелдон, без злости.
Чувствуя на себе все глаза, Джона наблюдал за собой откуда-то из далёкого угла комнаты, крепче обтягивая на груди свой халат.
— Меня зовут Джона. Я писатель. У меня несколько разных псевдонимов, под которыми я пишу детективы, романы и поэзию. Это хорошая профессия для такого, как я, так как не приходится особо взаимодействовать с внешним миром. Кстати говоря, я, эм… Я здесь добровольно — в Ривербенде, не на групповой терапии, — прояснил он, вызывая несколько смешков, включая смешок Шелдона. — Можно сказать, я сам себя сдал. Я делаю это, проверяюсь, пару раз в год.
— Кто в своём здравом уме так поступает? — выпалил Злой Кевин.
— Ну, я думаю присутствующее окружение будет хорошим показателем, что я не в здравом уме, так ведь? — ещё больше смешков, и Злой Кевин закрыл свой большой рот. — Я прохожу через такие периоды, когда всё просто становится… тяжелее. Я перестаю спать — не то что я когда-нибудь хорошо сплю, но это просто прекращается. Есть времена, когда мне кажется, что глаза просто закроются против моей воли, но затем я прохожу мимо этого, и всё отчасти замирает. Я вижу видения; по большей части, мою мёртвую мать, но иногда пожар и… другие вещи. Если мне случайно удаётся заснуть, в итоге я расцарапываю себе руки и лицо, будто тону в своём подсознании и пытаюсь вырваться обратно на поверхность. В любом случае, я прихожу сюда успокоить шторм. Я знаю, что многие из вас не согласны, но для меня это безопасное место. Когда мир становится лоснящимся и пустым, как пластмассовая вырезка, и единственной моей компанией становятся призраки, я всегда знаю, что Ривербенд по-прежнему на месте…
Джона встряхнулся, сфокусировав обратно размывшийся взгляд и вернувшись в круг. Края по-прежнему были серыми и мутными, как задержавшаяся виньетка на снимке комнаты, на которую он смотрел из какого-то отдельного угла реальности. Будто пространство стало вакуумом, все звуки поглощались целиком. Даже Злой Кевин перестал дышать ртом. Они все смотрели на Джона с отвисшими челюстями, с выражениями лиц от жалости до удовлетворения. Не считая доктора Кэллоуэй — эта стерва казалась смирившейся. Будто с неё хватит. Она не думала, что ему можно помочь. Лучшее, на что она могла надеяться, это интересная страница для её второсортного медицинского журнала.
Доктор Шелдон сделал успокаивающий вдох и прочистил горло, неловко перекладывая бумаги.
— Спасибо, что поделился, Джона.
Он говорил почти серьёзно. Джона мог бы купиться, если бы док мог встретиться с ним взглядом. Но эти серо-зелёные радужки метались из стороны в сторону в неспокойном ритме, ни разу не пересекаясь с глазами Джона.
— Кто-нибудь ответит на откровения Джона? — спросила доктор Кэллоуэй.
Кевин поднял руку — он больше не казался злым — и доктор кивнула ему. Он на мгновение взглянул на Джона, затем отвёл взгляд.
— Мне помогает осознание, что некоторым людям хуже, чем мне, — сказал он, затем поморщился. — Это прозвучало неправильно.
Джона рассмеялся, и звук отдался эхом внутри его крепкого черепа, в забитом ватой мозгу.
— Нет, я понимаю. Ты прав, помогает чувство, что ты не одинок — даже когда хочешь остаться один.
Кевин кивнул, будто понял, но Джона в этом сомневался.
— Почему ты не можешь спать? — спросила Изобель, хотя, судя по её позе и тону Джона думал, что на этот раз это может быть Ким.
Он пытался серьёзно подумать об этом. Так много зависело от физического состояния, он буквально просто не мог отключить свой разум, сдаться этому усыпляющему гомеостазу. Но были ещё и психологические факторы.
— Думаю, часть меня думает, что если я позволю себе уснуть, кошмары могут меня убить.
— В смысле напугать до смерти? Или заставить тебя сделать что-то, что тебя убьёт?
— Нет, в смысле буквально меня убьют. Будто мой отрешённый отец или призрак матери, или несколько других кошмарных людей обовьют руками моё горло и просто… сожмут. Или бросят меня в огонь. Там всегда огонь.
Изобель-Ким выглядела напуганной. Джона подумал, что её может стошнить, или она убежит, судя по её посеревшему лицу. Имея в себе злобную черту, он подмигнул и усмехнулся ей. Она взвизгнула и бросилась к двери. Джона заметил, как дёрнулись губы Рохана — потому что Рохан мог понять, когда он шутит с другими постояльцами — но посмотрев на новичка рядом с ним он застыл. Глубокий взгляд голубых глаз пригвоздил его к месту, встретившись прямо с его глазами, и намёк на узнавание зашевелился на задворках разума Джона. Джона остолбенел, потому что, в отличие от докторов, новичок мог посмотреть на него. Новичок мог встретиться с ним взглядом. И Джона видел его где-то раньше, он был уверен в этом.
Доктор Шелдон ущипнул себя за переносицу двумя пальцами, в то время как стерва казалась слишком самодовольной. Для Джона было очевидно, что она что-то замышляет. Она хотела избавиться от него, запереть его — официально заключить его под стражу — как вчера.
Перемешав ещё больше бумаг, Шелдон наклонился вперёд и обратился к группе.
— Думаю, это хороший момент для того, чтобы закончить на сегодня. Я горжусь вами всеми за то, что вы попробовали…
Джона мысленно заглушил его голос. Он просто продолжал смотреть на новичка, желая, чтобы собрание закончилось, Рохан мог бы его представить, и Джона удовлетворил бы своё любопытство. Где он видел этого парня раньше? И почему это ощущение было таким знакомым, будто глухое эхо бывшей страсти?
Голос Шелдона прорвался сквозь его бессознательность, привлекая его внимание обратно к настоящему.
— Джона, я бы хотел встретиться с тобой один на один в моём кабинете.
Ошеломлённый, Джона резко развернул голову, чтобы посмотреть на Шелдона, на лице которого отражалось извиняющееся сочувствие. К тому времени, как он повернулся обратно, Рохан и новичок уже ушли.
***
На следующий день Джона чувствовал себя относительно ясно. Он не видел никаких мёртвых родственников, ничего не горело, и он впервые чувствовал, что действительно находится в собственном теле. Он знал, что это долго не продлится. Постоянное ощущение танца на краю обрыва, в ожидании одного промаха, который снова отправит его в пустоту.
Он сидел в кресле-качалке, которое стало известно, как «кресло Джона», и смотрел, как садовник Гарри убирает снег с веранды рядом с окном. Сутулый старик наклонился высыпать из ладони соль на плитку, а затем пошёл дальше во двор.
Как обычно, Джона потерялся в тепле солнечного света, настолько, что опешил, почувствовав позади себя чьё-то присутствие. Это было просто изменение в воздухе, перенос молекул, а затем новый запах — острый и головокружительный, смесь кедрового дыма и Олд Спайс. Джона слышал его раньше, вчера. Ему не нужно было смотреть, чтобы знать, что за ним стоит блестящий новичок.
И вот так просто, представив мужчину в уме с его странными, лохматыми светлыми волосами, синими глазами и мальчишескими чертами, Джона вспомнил. Тогда он был намного моложе, мальчик из телевизора, перед которым мать сажала его каждый раз, когда больше не могла справиться с его проклятой тишиной. Этот мальчик, его милое лицо и ещё более сладкий голос спасали Джона больше раз, чем он мог сосчитать, помогая ему продержаться ещё один день.
Глядя не моргающим взглядом в окно, Джона глубоко вдохнул этот аромат и обратился к спектральному воспоминанию Кайла Чейза.
— Я знаю тебя, — прошептал он.
Воздух замер, когда движение позади него прекратилось, будто мужчина превратился в камень.