Утром девушка узнала печальную новость. Ее принес Пьер Гликштейн, и, строго говоря, Рашели это известие не касалось. Пьер пришел поговорить с Дейви. Информация о местонахождении сбитого летчика дошла до Лондона, сообщил он, и принято решение вывезти его в Англию. В следующее полнолуние за ним пришлют самолет. Время и место посадки пока неизвестны. Но в любом случае это будет через две недели. Подтверждение дадут в день прилета самолета. С наступлением темноты Дейви доставят на посадочную площадку.
Дейви с помощью Рашели задал несколько вопросов, Пьер, как мог, на них ответил и ушел. Провожая его до двери, американец чуть ли не плясал от радости. Он вел себя так, словно напрочь забыл о Рашели и об их любви.
— Разве это не здорово? Я снова буду свободен.
Его слова ранили ее, как острые стрелы. Ей хотелось убежать, но она ушла от него спокойным шагом и только в спальне дала волю слезам.
На улице ее слезы быстро высохли, хотя на сердце у Рашели по-прежнему было тяжело и она по-прежнему вся кипела от ненависти.
Потерпев неудачу в магазинах, она сходила на базар, но все фермеры, к которым она обращалась, лишь качали головой. Она знала, что пастор категорически против покупок на черном рынке, но ей очень хотелось доставить ему удовольствие, а значит, она не должна возвращаться с пустыми руками.
В этот момент Рашель как раз проходила мимо одного из кафе. Она решила зайти и спросить, не продает ли кто-нибудь яйца. Если повезет, рассуждала она, совсем не обязательно говорить пастору, где она их достала.
В полумраке кафе несколько мужчин в грубой одежде пили у стойки вино, а трое или четверо одетых поприличнее ждали своей очереди к спекулянту.
Когда наконец подошел черед Рашели, у нее затряслись колени. Дрожащим от страха голосом она сказала, что ей нужно. Продавец сунул руку в свой чемодан, достал шесть яиц, уже завернутых в газету, и выложил на стол. Она спросила, сколько они стоят. Цена оказалась неимоверно высокой.
— Очень дорого, — расстроенно сказала она.
— А сколько ты можешь дать?
Она назвала привычную цену.
— Мало.
— Но у меня больше нет.
Спекулянт уже почти все распродал, и ему хотелось поскорее сбыть последнее.
Заметив, что он колеблется, Рашель сказала:
— Это для пастора.
Мужчина пододвинул к ней кулек. Сделка состоялась. Взяв драгоценный сверток, Рашель направилась к выходу. Она ликовала. Сейчас даже утренняя обида на Дейви и ее горькие слезы немного забылись — может, она просто все преувеличила. Девушка открыла дверь… И чуть не столкнулась с молодым немецким лейтенантом, рядом с которым стояли двое солдат. Офицер держал в руках дубинку.
— Что у вас тут? — спросил он, ткнув дубинкой в кулек.
— Яйца, — чуть слышно ответила Рашель. Говорили они, разумеется, по-французски.
— Не бойтесь. Я не сделаю вам ничего плохого.
Он явно проявлял к ней отнюдь не служебный интерес.
— Не могли бы мы где-нибудь посидеть и поговорить? — сказал немец.
Страх моментально сменился возмущением.
— Отстаньте от меня! Слышите? Пропустите!
Когда Рашель попыталась пройти, офицер схватился за сверток. Он тянул его в одну сторону, она — в другую, и в результате одно из драгоценных яиц разбилось.
— Видите, что вы натворили! — закричала девушка.
Немец в замешательстве перешел на родной язык:
— Почему вы отказываетесь со мной поговорить? Я всего лишь хочу поговорить с вами.
От ярости Рашель, почти не сознавая, что делает, ответила ему по-немецки:
— Потому что вы свинья! Все вы — грязные свиньи! Возвращайтесь в свою Германию и оставьте нас в покое.
Лейтенант безошибочно узнал берлинский акцент и одновременно понял что-то еще.
— Еврейская сучка! — Он выбил кулек с яйцами у нее из рук.
Рашель дала ему пощечину. Он ударил ее дубинкой.
Солдаты оттащили его от девушки, и она со всех ног бросилась домой. Влетев в кухню, где мадам Фавер гладила белье, Рашель с ходу все ей выложила.
— Что ж ты наделала! — охнула Норма.
Дейви тщетно пытался понять, о чем идет речь.
— Зачем ты заговорила с ним по-немецки?
— Это получилось само собой.
Лицо у Рашели сморщилось, по щекам потекли слезы.
— Не рассказывайте папе. Пожалуйста.
— Ты что, не понимаешь, какая тебе теперь грозит опасность? И тебе, и всем нам. Мы должны ему сказать.
— Что случилось? — спросил Дейви.
Запинаясь, Рашель объяснила, что у нее произошла стычка с немецким офицером и она обозвала его свиньей.