Чейз улыбается мне.
— Точно. Сучка совсем с ума сошла.
Я выдыхаю воздух из легких, хотя даже не заметила, как задержала дыхание, и смеюсь. Не просто смеюсь. Это первый раз с прошлого лета, когда я по-настоящему смеюсь.
Чейз наблюдает за мной и улыбается сам себе, будто вспоминает этот звук и то, что он для него значит.
Вдруг он затихает и задумывается, возможно, решает, что сказать.
— Я практически забыл, как звучит твой смех. Ты такая красивая, когда смеешься, — наклонившись вперед, он потирает костяшками пальцев мою разгоряченную щеку. — Я буду скучать по тому, как краснеют твои щеки, когда я прикасаюсь к ним.
Каждую минуту рядом с ним я боюсь, что она станет последней, да, но даже в этот момент я очень счастлива.
— Мне нужно сказать тебе кое-что, — шепчу я ему.
— Что угодно, — говорит он.
— Я люблю тебя, — выдыхаю я. — И мне нужно, чтобы ты знал, что я никогда не перестану любить тебя… Но чувствую, то, что мы имеем сейчас, не продлится вечно, и я думаю, что это важно — сказать тебе, что моя любовь к тебе никогда не изменится.
Он наклоняется ко мне и притягивает в свои крепкие объятия. Я обвиваю его руками и прижимаю голову к его груди.
— Я тоже люблю тебя, — он вздыхает и немного отстраняется, всматриваясь в мое лицо, в мои глаза. — Я знаю, что не перестанешь, так же, как знаю, что и сам никогда не перестану любить тебя.
Я не совсем уверена почему, но пока еду обратно домой, думаю о том, как люди появляются в наших жизнях и исчезают из них. Каждый из них в определенный момент служит какой-то цели.
Но с Чейзом это был не момент, нет. Нас с Чейзом связала судьба.
Судьба, которую никто из нас не захотел бы менять.
— Открой письмо, Куинн.
Я не могу.
— Ты должна. Время на исходе.
Я боюсь письма, так сильно боюсь. По большей части потому, что при любом раскладе это письмо заставит меня изменить свою жизнь. Я знаю, что должна это сделать, и отчасти даже хочу этого, но я так напугана.
— Ох, хватит, — я пытаюсь скинуть Чейза с кровати, но он и с места не сдвигается. — Ты уже знаешь, что в нем, так ведь?
С того момента, как мы вернулись из школы, он пытается заставить меня открыть это чертово письмо.
Он кивает, улыбаясь.
— Знаю… но я хочу увидеть твою реакцию.
Конечно же, он этого хочет.
— Я не хочу делать это сейчас. Открою его утром.
Я потеряла его на повороте дороги, трагически, ужасающе, и это произошло прежде, чем я успела сказать ему о том, как сильно он изменил мою жизнь к лучшему.
И сейчас, по какой-то странной иронии судьбы, он здесь, и я могу его видеть. Каким-то образом это происходит, и вот он здесь, снова со мной.
Обхватив мое лицо ладонями, он прижимается губами к моему лбу.
— Я люблю тебя.
— Я люблю тебя… и я не понимаю, как должна жить дальше, зная, что ты — моя вторая половинка. Не важно, с кем я познакомлюсь — или каким-то чудом влюблюсь — они никогда не будут тобой.
Он отстраняется и ложится на мою кровать.
— Это не значит, что ты не можешь быть счастливой, Куинн. Тебе суждено было иметь будущее, — он переходит на шепот.
— Чейз…
Его улыбка исчезает, подбородок начинает дрожать. Пытаясь взять себя в руки, он трет лицо руками, а потом опускает их на колени.
— Ты росла сама с одиннадцати лет. Никогда не отступала перед трудностями. Разве не видишь, в тебе есть та сила, чтобы справиться с этим и двигаться дальше. Моя мама однажды сказала мне это, и это надолго застряло у меня в голове, но до этого момента не имело никакого смысла. У нас так много времени на этом свете, мы просыпаемся каждое утро и имеем возможность решить, как прожить этот день.
Я боюсь того, что наступает, потому что вижу, он пропадает, его прикосновения не такие теплые, и я понимаю, что больше не смогу видеть его.
Чейз говорил, что появляется здесь и видим только тогда, когда чувствует, что это необходимо. Что происходит, когда я не нуждаюсь в нем? Что, если я почувствую, что буду нуждаться в нем всегда?
— Твое прикосновение, — я беру его руку в свою, — оно больше не греет. Оно просто… теплое.
Чейз ничего не говорит. Он борется с собой, желая сказать намного больше, чем может. И хоть я и понимаю, что должна побудить его говорить открыто, я боюсь. Не могу представить, как буду справляться, когда он уйдет. Понимание, что я больше не буду видеть его каждый день, даже с расстояния, разбивает мне сердце. Это ранит и обжигает.
— Каждый раз, когда смотрю на тебя, я понимаю, насколько далеко ты продвинулась вперед за последние две недели, и я боюсь, что становлюсь к тебе все ближе, хотя должен уйти. Не пойми меня неправильно, я очень счастлив видеть, что ты наконец-то поняла, что можешь жить без меня, но мысли о том, чтобы оставить тебя, невыносимы. Это разбивает мое чертово сердце. И я понятия не имею, что должен сказать тебе, чтобы облегчить все это. Мне нужно, чтобы ты помнила о том, что неважно, сделала ты что-то или нет. Пожалуйста, пойми, той ночью не в наших силах было что-то изменить, — он придвигается ближе ко мне. — Я чувствую, как меня будто вытягивает отсюда, и я понимаю, что уже больше не смогу быть рядом с тобой вот так.
Мы лежим в тишине, облака из серых становятся черными.
— После аварии ты знал, что произошло? Для тебя это было медленно? Ты чувствовал какую-то боль? — спрашиваю я, задумываясь о том, что он почувствовал, когда умер.
— Нет, ну, я не уверен. Сразу после аварии я ощущал невыносимую боль, — от воспоминаний его улыбка увядает, а потом он целует меня в висок. — Я был в реанимации, или, может, в операционной, и я помню, что чувствовал, лежа на столе, а потом боль пропала. Следующее, что я помню, как был в своей гостиной и видел воспоминания, как мама плакала, сжимая в руках фотографию моего отца.
— А потом что?
— А потом я увидел тебя и наши совместные жизни. Все, что я видел, было связано с тобой, — он наклоняется, губами касается моего уха, и я чувствую его дыхание на своей коже. Затем опускается к плечу, медленно исследуя кожу губами, будто старается запомнить ощущение моего тела, чтобы даже после того, как уйдет, он все еще мог чувствовать меня.
— Помнишь, как поцеловал меня?
Он усмехается напротив моей кожи.
— Ага.
— Ну… мне интересно, сможешь ли ты сделать что-то большее, чем поцелуй?
— Забавно, что ты упомянула об этом. Нет, к сожалению, я не могу. Поверь, я спрашивал об этом, даже несколько раз.
От этого мне становится грустно.
— Правда? Это хреново.
Мне интересно… я имею в виду, вот он рядом, по-настоящему, его поцелуй был настоящим… а дальше?
Рукой я медленно повожу по его груди, очерчивая твердые линии и мускулы. Я скучаю по моментам, когда мы были вместе, когда нас ничто не разделяло.
Я бы отдала все на свете за еще один такой момент.
Застонав, он останавливает мои руки на своей талии.
— Я бы не стал этого делать. Мне сказали, что я не должен испытывать судьбу, и я не хочу выяснять, что произойдет, если я сделаю это.
— С каких это пор ты стал следовать правилам?
— Серьезно, — он качает головой, ерзая на кровати, будто ему некомфортно. — Ты убиваешь меня. Я пытаюсь вести себя хорошо, а ты не облегчаешь мне эту задачу.
Нельзя винить девушку за попытку.
— А мы можем снова поцеловаться?
— Перестань думать, Куинн, — его дыхание опаляет теплом мою кожу. — Просто чувствуй.
— Я чувствую, — шепчу я, потому что это все, на что я способна, когда он рядом, и, очевидно, это все, что он мне позволит сделать.
Он смеется и приподнимает мой подбородок. Наклонившись, Чейз целует в лоб, а затем отстраняется, чтобы посмотреть на меня — его лицо выражает эмоции, которые я не могу расшифровать. Он открывает рот, будто собирается что-то сказать, а потом сдается. Не сказав ни слова, он прижимается губами к моим губам. В этот момент сдаемся мы оба, и он снова меня целует.