— Не лезь, — удержала меня тетя Сабия. — Лучше не лезь.
Вода в полыньях перестала кипеть. Пар рассеялся. Торосы, правда, остались. Дядя Сарын погулял туда-сюда по берегу и вернулся: прежний, усохший. А все почему? Потому что обещал. Слово Первого Человека — это вам не ёж начихал!
— Слушай и запоминай. Едешь на закат, через перевал. За первым же аласом увидишь перекресток. Восемь дорог… Или девять? А-а, какая разница! Тебе все едино — на закат, никуда не сворачивая.
— Понял.
Тут и дурак бы понял. Не заблужусь! Мотылек встал позади меня, выглянул из-за плеча. Дядя Сарын уставился на коня:
— Дальше — бездорожье. Лес, бурелом, болота, зыбуны…
Мотылек кивнул. Честное слово, кивнул!
— Доедете до шестого края Осьмикрайней. Там ступенчатая воронка… Горловина? Короче, спуск в Нижний мир.
— Прямо к Уоту?
— Криво. Кривая, она вывезет. Не перебивай!
Мотылек фыркнул с укоризной, и я заткнулся.
— Спу̀ститесь на северный берег Муус-Кудулу. Там… — дядя Сарын звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Да что ж это я? Разболтался, старый пень!
Он вытащил из-за пазухи гладкую медную пластину. Он что теперь, все время их с собой таскает? На всякий случай? Веки Сарын-тойона задергались, на пластине выжглись значки: первый ряд, второй, третий. Я ждал. Это, должно быть, пропуск. В Нижнем мире, небось, свои стражи имеются! Приеду на заставу, покажу пропуск… Я ждал, ждал и дождался. Закончив, дядя Сарын протянул пластинку Мотыльку — и что вы думаете? Мой конь обнюхал медяшку, мягко подхватил ее губами с ладони и съел! Клянусь — съел!
В животе Мотылька щелкнуло. Загудело. Смолкло.
Наверное, глядя на меня, можно было со смеху помереть. Но Сарын-тойон даже не улыбнулся. И тетя Сабия тоже.
— Готово, дружок. Удачи тебе!
— Так я поехал?
— Утром поедешь, — вмешалась тетя Сабия. — Утро вечера мудренее. Отдохнешь, выспишься. Я тебе одежду вычищу. Вон, грязный весь…
— Грязным я не такой заметный!
— Успеешь еще запачкаться, дружок, — дядя Сарын издал вздох: третий и последний на сегодня. — Или думаешь, грязнулю адьяраи за своего примут? Ты, главное, на рожон не лезь. Не лезь, да? Боюсь, тут у нас не сказание о подвигах. Тут у нас семейная сага. Три семьи: твоя, моя, Уотова. Любовь, дружба, телячьи нежности. Сага, значит, о Форсайтах…
— О Фаарсытах? — удивился я. — Кто такие? Твои приятели?
— Друзья. Можно сказать, родственники. Впрочем, не важно. Важно другое: семейные саги опаснее, а главное, куда подлее, чем сказания о подвигах.
Все, что я расскажу вам дальше, это не я вам расскажу. Меня там не было, мне лучше помолчать. Знаете, как это стыдно, что меня там не было? Уши до корней сгорают, вот как. Я ведь не случайно Нюргуна одного бросил. Я его с умыслом бросил. Да, выбор. Выбора мне не оставили. Но ведь умысел! Его-то я сам затаил, сам взлелеял?
«Он всю жизнь был прикован к оси миров, — эти слова дяди Сарына я запомнил на всю жизнь. — Он и сейчас к ней прикован. Ты — его ось, он — твой пленник. Ты не освободил его, ты его переприковал. Перевел коня от одной коновязи к другой…»
Я тогда разозлился. Послал дядю Сарына в задницу. Спросил: «Мне что, гнать Нюргуна прочь? Самому уехать? Подарить тебе Нюргуна взамен сына?!» Спросить-то я спросил, а с ответом — беда. Сарын отмолчался, я притворился, что забыл, и ничего не забыл. Мучился, поедом себя ел. Нюргун — мой пленник? Оружие, которое я выковал в особой кузне?! Никто, кроме Юрюна Уолана, не в силах ударить врага этим оружием. Я, только я! И если однажды я совершу ошибку, глупость, подлость, если я стану боотуром, чей разум — дитя, и сгоряча выхвачу Нюргуна из ножен… Что он натворит? Что натворю я? На что толкну его, в какую пропасть?!
Теперь я готов признаться, что втайне желал разлуки с Нюргуном. Хотел освободить его от себя. Когда час пробил, я даже обрадовался. Зайчик взбунтовался против отца? Я подарю Нюргуну свободу, прежде чем он созреет для бунта!
Ну, подарил. А что? Обычное дело.
Вы еще помните, что мой дальнейший рассказ — не мой рассказ? Вот и славно. Есть у меня младшая сестра — знатный олонхосут[12]. Начнет — не остановишь.
4
Рассказ Айталын Куо, Красоты Неописуемой[13], младшей дочери Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун, о ее похищении одним дураком
И сразу стало темно.
Нет, не сразу. Это я поторопилась. Я всегда так: тороплюсь, а потом алатан-улатан, и приходится обратно возвращаться. Какой дурак так устроил? Лучше бы иначе: я тороплюсь, а все за мной бегут, догоняют. Ну ладно, ладно, начну с начала. Вы же все равно не побежите, правда?