На Жаворонке — оленья доха цвета мокрой глины. Опушка из битого сединой бобра. Рысьи клинья на груди, бляшки червонной меди. Такой она приехала к нам с Нюргуном: насмехаться. Такой она была в Кузне: вопила от страха. Такой я уносил ее от наковальни.
«Сама идти можешь?»
«Не-е-ет…»
Помню.
На Айталын — папина доха из семи козьих шкур, внаброску на плечи. Под дохой — другая, рысья, мамина. Под рысьей — кафтан праздничный. Под праздничным — простой, ровдужный. Две шапки, одна поверх другой. Такой она пряталась в облаке. Такой бежала с небес на землю, к нам с Нюргуном. Спорила, билась с Мюльдюном-бёгё на словах-кула̀чках. Стояла стеной: пропадете без меня пропадом!
«Дома я, понял! Силач безмозглый!»
«Ты? Дома?»
«Да! Я здесь живу!»
«С каких пор?»
«С теперешних!»
Помню.
На маме — как обычно. Как в раннем детстве: не знаю, что, только светится. От маминой улыбки тепло-тепло. Уголки рта сами к ушам ползут: улыбнуться в ответ. Мама стоит, а вроде плывет. Уточкой плывет, по водной глади. Добрая, тихая радость; солнечная Нуралдин-хотун. И не было бледных щек, красных глаз, дрожащих губ. Ночных откровений не было. И я по сей день маленький. Сильный? Это пустяки, я и маленький — сильный, и большой — сильный, и всякий.
«Ты растешь, тебе нужно хорошо питаться…»
«Да, мам».
«Как раз горяченькое поспело…»
«Спасибо, мам! Я тебя люблю!»
«Кушай на здоровье…»
Помню.
Качаются мысли в паутине, звенят. Пом-ню, пом-ню. Пом-пом-пом. Н-ню-ю, ню-ню-ню. Пню, дню, подниму-уроню. Зачем приехал? Чего хотел? Хорошо, что тут мама. И Айталын. И Жаворонок. Хорошо. Хорошо. Очень хорошо.
— Лучше ты к нам, — зовет мама.
— Поешь, — зовет Жаворонок. — Напьешься.
— И сразу спасёшь, — обещает Айталын. — Сразу-сразу!
— Да-да-да!
— Сюда-сюда-сюда!
А в юрте расстелено-накрыто. А в юрте запахи-ароматы, пир горой. А в юрте — я, Юрюн Уолан. Когда вошел? Что сказал? Я вообще ни словечка не произнес. Увидел их, родных моих людей-женщин, и с той поры молчу рыбой. Я рыбой молчу, а они мне отвечают. Чудеса! Я молчу, они отвечают. Да, рыба. Вот балхай-студень, и налимья печенка горкой. Вот хрусткий былабыт[15] плавает в горячем жиру. Вот копченая дюкула[16], а вот и вяленая. Мелкая стерлядь целиком, прямо с углей.
Вкусно!
— Ты растешь, — радуется мама.
— Место на месте, — радуется Жаворонок.
— И заправочку, — радуется Айталын.
— Тебе нужно хорошо питаться…
— Жених на невесте!
— Кисленькую! Остренькую!
Я жую. Глотаю. Радуюсь молча. Жаль, папы тут нет. Выпил бы с нами кумыса. Ага, вот и кумыс. Пью. Пьянею. Хорошо. А вот и папа? Нет, папы по-прежнему нет. Нет-нет-нет. Па-па-па.
Юрта кружится.
Быстро. Еще быстрей. Еще! В восточной стене — дверь. Это для гостей и хозяев. В северной стене — дверь. Это в хлев для скота. В южной — окошко. В западной — окошко. В окошках — сетки из конских волос. Дверь. Окно. Окно. Дверь. Дверь-окно-окно-дверь. Дверёк-ноок-нодверь. Верь-но-но-верь.
Верю. Хорошо.
Юрта вертится волчком.
Хорошо.
Я сильный. Много съем. Много выпью.
Кружись, юрта! Кренись, юрта!
Кренится. Набок, набок, на бочок. Ты волчок, я бычок. Ложится. Спать ложится! Юрта! Смеху-то! Дальше ложится. Дальше некуда! Нет, есть куда. Переворачивается. Дымоходом — вниз. Земляным полом — вверх. А я-то на полу! А я-то сижу! Хы-хыык! Нет, не сижу. Сползаю. Падаю. Падаю. В юрту, в воронку, в разинутый дымоход.
Тошнит. Желудок — наизнанку.
Блюю.
Балхаем-студнем блюю. Налимьей печенкой. Хрустким былабытом. Копченой дюкулой. Вяленой тоже блюю. Мелкой стерлядью. Зеленой желчью. Кровью блюю. Захлебываюсь.
— Вот ведь как! — хохочет мама.
— А вот так! — хохочет Жаворонок.
— Так его, так! — хохочет Айталын.
И глаза пучат. Две дюжины глаз на троих.
4
Паучий колодец
Жжёт!
Больно. Больно. Очень больно!
Огонь? Вода. Жижа. Жгучка-вонючка!
Не люблю! Больно! Заманили!
Вылезу. Выберусь. Вылезу.
Да. Да. Да.
Вылезу — убью!
Колодец. Глубокий. Скользкий.
Лезу. Падаю.
Когда мне снится кошмар о паучьем колодце, я просыпаюсь от собственного крика. Лежу, мокрый, и не всегда от пота. Над морем Муус-Кудулу я решил, что не хотел бы знать будущее, и сильно ошибся. С другой стороны, знание полезно, если ты в силах изменить будущее раньше, чем оно станет настоящим. А меня ведь предупреждали! Откидывается полог юрты — и я падаю в Елю-Чёркёчёх.
15
Рыбу варят, очищают от костей, поджаривают. Разминают в крупу, заливают горячим рыбьим жиром.
16
Крупную рыбу, за исключением щуки и налима, разделывают в виде двух пластин филе, соединенных у хвоста. Посолив, вывешивают для копчения или вяления.