Кыс Нюргун дернуло вперед, словно кто-то ухватил ее за волосы и рванул изо всех сил. Женщина споткнулась на бегу. Так дергало Кылыса Лэбийэ перед тем, как разорвать пополам. Лицо Кыс Нюргун озарилось недоумением, и я узнал прежнюю Куо-Куо. Она пряталась в боотурше, рвалась на свободу, как черная дыра в груди Нюргуна!
– Нет, – сказал Нюргун. – Люблю.
Он сжал дыру обеими руками. Я видел, что это так, и это не так. Мой брат сжимал дыру не руками – собой, всем, что у него есть, что осталось про запас. Дыра уменьшилась, с неохотой отступила, притворившись сердцем; затаилась, дыша угольным туманом.
Женщину притянуло к Нюргуну, как на аркане. Ноги боотурши едва поспевали за летящим вперед телом. Что было тому причиной? Мощь черной дыры? Боевая ярость Кыс Нюргун? Когда, крича так, что птицы замертво валились с небес, она с размаху врезалась в Нюргуна, мой брат скрипнул зубами, пошатнулся и сделался больше.
Да, еще больше.
С видимым усилием Кыс Нюргун отступила на шаг, взмахнула мечом. Без вреда для мужчины, а главное, без вреда для женщины, меч исчез в черной дыре, вырвался из пальцев хозяйки, просвистел над выжженными пустошами и сгинул за горизонтом событий. Вскрикнула мама; я вздрогнул, слыша, как она кричит и умолкает, зажав рот ладонью. Мокрые от пота волосы Нюргуна взметнулись темной волной, и Кыс Нюргун стала огромной, вровень с моим братом, но доспех кузнецовой дочери исчез, открыв взглядам обнаженную могучую плоть.
Дыра тащила всё, что подворачивалось, в свою ненасытную утробу; мой брат тащил всех, кто сражался с ним, в гигантскую всесокрушающую безоружность, туда, где исчезают лезвие и острие, и остается лишь сила против силы.
– Люблю, – Нюргун поднял голову. – Хватит.
– Ты! – задохнулась боотурша.
Ее кулак пришелся Нюргуну в рот. Лопнула, брызнула кровью нижняя губа. Нагая женщина била нагого мужчину, била без жалости и стеснения, так, словно они были единственными людьми во всем мире. Буду держать, обещал Нюргун. Черную дыру? Удары Куо-Куо, которую он бросил ради меня? Слово, данное нам? Женщина била, мужчина терпел.
Сколько, подумал я. Нюргун, сколько еще ты вытерпишь?
– Шесть, – сказала Умсур.
– Пять, – возразила мама. – Ты что, не видишь?
– Да, – согласилась Умсур. – Пять.
5. Поле для праздников (продолжение)
Я обернулся к ним:
– Что – шесть?! Кого – пять?!
– Месяцев. Посмотри на ее живот.
Я посмотрел. Кыс Нюргун как раз замахнулась для очередного удара. Ее движения утратили недавнюю быстроту: кулак двигался медленно, словно напоказ, но я глядел не на кулак. Живот! Живот боотурши выпирал бурдюком, полным кумыса. И клянусь, кто-то усердно подливал в бурдюк новую порцию кумыса: шипучего, пенистого свежачка.
Кулак угодил брату под ребра. Нюргун крякнул и вырос. Женщина охнула и выросла. Живот ее колыхнулся и вырос.
– Теперь шесть, – вздохнула мама.
– Она что?..
– Да, в тягости.
– От Нюргуна?!
– От кого же еще? Или ты тоже?..
– Нет! Нет!!!
– Ну, значит, точно от Нюргуна.
Следующий удар попал Нюргуну в грудь. На миг мне почудилось, что рука Куо-Куо провалилась в грудную клетку брата по локоть, нет, по плечо. Черная дыра с жадностью чавкнула, готовясь доесть остальное, но Нюргун повернулся к женщине боком, и алчное лже-сердце лишилось добычи.
– Семь.
Живот Куо-Куо выпятился еще больше, кожа на нем натянулась, как на шаманском бубне. Пупок утратил форму, сгладился, а там и вовсе вылез крохотным кулачком. Другой кулак, куда больше пупка, прилетел Нюргуну слева, в скулу. Хрустнули зубы, Нюргун сплюнул кровью, а Кыс Нюргун едва удержалась на ногах. Живот тянул ее вниз; сила, вложенная в удар – вперед и в сторону. Казалось, еще чуть-чуть, и женщину разорвет надвое без всякой черной дыры!
– Восемь.
– Ты готова?
– Да, мама.
– Ты?
– И я, – кивнула тетя Сабия.
«К чему?» – хотел спросить я. Нет, не спросил. Что тут спрашивать?
– Сарын, вели Баранчаю нагреть воды.
– Уже. Вбить кол в землю?
– Поздно, не успеем. Да и они не дадут.
Девятый удар тянулся нестерпимо долго. Время шалило, пространство издевалось; кулак женщины увяз в воздухе, и Кыс Нюргун выталкивала его, как телегу из грязи, всем телом. В итоге кулак лишь слабо ткнул Нюргуна в плечо. Так мальчишка бросает приятелю вызов: «Ну что же ты? Дерись! Или струсил?»
– Нет, – отозвался Нюргун. – Ты бей, ладно?
Этого Куо-Куо вынести не смогла. Крича от ярости, а вскоре и от боли, она упала на колени. Живот тянул вперед, боотурша уперлась руками в землю – и с трудом перевалилась на бок, а там и на спину. Под ней растеклась лужа, быстро впитываясь в землю.