– А я давно там, – Уот указал на арангас, подразумевая разлом тверди. – Ничего, я выясню.
– Не надо. Ты расширишься и забудешь.
– Не забуду, – без особой уверенности пообещал Уот. – Я не забуду, дядя Сарын. Я спущусь, посмотрю.
– Все, проехали. Не наше дело. Как отец?
– Спит.
Заговорив об отце, который спит, исполин чуть-чуть вырос.
– Часто спит?
– Все время.
Исполин вырос еще чуть-чуть. И еще.
– Ты его буди, хорошо?
– Я его бужу.
Он рос и рос, быстро возвращаясь в исходное состояние.
– Чаще буди! – мальчик торопился, видя, что скоро его перестанут понимать, а может быть, и слушать. – Чаще!
– Бу-у-у! – взревел развеселившийся Уот. – Бужу, да! Беру рогатину…
– Зачем рогатину?
– Надо! Рогатину в семь саженей! Меня верхние адьяраи научили! Беру и всаживаю – под ребра! Кэр-буу! Раз, и под ребра! Он как завопит! Как вскинется! А я бежать! Хыы-хыык! Гыы-гыык! Потеха! Пусть на мамку кричит, пусть лупит…
– Пусть, – со вздохом согласился мальчик. – Рогатина? Прекрасная идея. Ты, главное, буди. Ему нельзя все время спать, пропадет. Не добудимся.
– Спускайся к нам, дядя Сарын! Дам тебе рогатину!
– Спасибо, Уот. Лучше ты ко мне.
– Лучше ты! Вот спроси, зачем? Спроси!
– Зачем?
– Земляное Пузо будить! В две рогатины!
– Нехорошо так о родном отце…
– Хорошо!
– Ну, значит, хорошо. Тебя не переспоришь.
– А-а, буйа-буйа-буйакам!
Позже, когда разлом затянулся окончательно, мальчик, который не был мальчиком, еще с полчаса поиграл на дудке. Затем он встал и пошел домой: в насмерть перепуганный грохотом поселок – и первым, сопровождавшим приход Уота из-под земли, и вторым, ознаменовавшим чье-то падение с небес. Следовало успокоить людей, вернуть им уверенность в завтрашнем дне. До истории, которая произойдет с другим мальчиком – вне сомнения, мальчиком, и никем иным – оставалось без малого двадцать лет. Но дудочник знал: когда Юрюн Ар-тойон, Белый Владыка, создавал время, он создал его достаточно. Еще он знал, что если кто-то и создал время, так уж никак не Юрюн-тойон. Впрочем, вступать по этому поводу в дискуссии Сарын-тойон, больше известный как Первый Человек, не собирался.
Песня первая
1. Хороший стрелок – сердитый стрелок
– В колоду неинтересно.
Кустур опустил лук и почесал кончик носа. Он всегда так делает, когда думает. Или когда не знает, чего хочет. А случается, просто так чешет.
– Давай подальше отойдем, – предложил я. – Только стрелы сначала вытащим.
– Ну-у, давай…
Со стрелами пришлось повозиться: засели, гады, хоть зубами тяни. Кустур достал ножик, принялся расковыривать сухое дерево.
– Хорошие наконечники! Если они в деревяшку так входят…
– А то! – воспрял Кустур. – С такими хоть на волка, хоть на рысь…
– Отец не заругается?
Отец Кустура – кузнец. Нам вообще-то железные наконечники на стрелы ставить нельзя. Железные – для взрослых боотуров[3] и охотников. Но когда Кустур разжал ладонь, и на ней звякнула-блеснула целая дюжина – смотри, чего принес! – разве ж можно было отказаться?
– Не заругается, – рот Кустура расползся в улыбке до ушей. Того и гляди, щеки треснут. – Ты мне верь, я честный-пречестный.
– Он что, разрешил?!
– Разрешил, да не он! Я их сам отлил! И заточил.
Похоже, не врет. Вон, от гордости чуть не лопается. Ну и правильно! Если сам сделал – есть, чем гордиться.
– Здо́рово!
– Нож видишь? Тоже сам ковал.
Нож, честно говоря, у Кустура дрянь дрянью. Зато своими руками кованый! Отец его третий год учит. Вырастет – тоже кузнецом станет. Старики рассказывали, отец Кустура – кузнец в восьмом колене. А Кустур будет – в девятом. В девятом колене можно великим мастером стать, каких и земля не знала, и небеса не видывали. С другой стороны, род – родом, колено – коленом, а учиться все равно надо. Еще как! Всех чему-то учат, кроме меня. Ты, Юрюнчик, сын Сиэр-тойона! Тебе, Юрюнчику, отроду все дано. Не надо тебе ничему учиться! Вот съездишь в Кузню, солнце наше, все узнаешь-сумеешь…
3
Боотур – богатырь. В другом значении – специально обученный воин-профессионал, дружинник.