Тот день запомнился ему на всю жизнь. Запомнились ее серые, диковатые глаза, и жаркие, полудетские губы, и неумелый, быстрый поцелуй. Какие теперь у нее губы? Не поблекли ли от поцелуев с другими? Сохранили ли верность ему, Максиму Зажуре?
Сестра-хозяйка проводила Максима в вестибюль. Там собрались ходячие больные, чтобы попрощаться с капитаном. На повороте лестницы мелькнула длинная, немного сутуловатая фигура начальника госпиталя. Хороший, добрый старик! Сутками на ногах. За каждого раненого душой болеет.
Неожиданно широко распахнулась входная дверь. Санитары внесли на носилках тяжело раненного офицера. Его забинтованная голова ритмично покачивалась в такт шагам санитаров. «А у меня еще целый месяц впереди», — почему-то с чувством стыдливой радости подумал Зажура, провожая взглядом носилки. Подкинул на спине тощий вещевой мешок, подошел к рыжебровому лейтенанту на костылях. Тот протянул ему пачку трофейных сигарет:
— Возьмите, капитан, на память.
Зажура машинально сунул сигареты в карман шинели.
— Ну, хлопцы, всего вам хорошего! — помахал он рукой госпитальным друзьям. — Скорого выздоровления! И чтобы не встречаться нам больше в этом не очень веселом заведении.
Снова ловко подбросил «сидора» и двинулся к выходу.
4
Командир дивизии генерал Рогач нервно сунул в карман шинели смятый конверт. Ему только что передали присланное с нарочным донесение, немногословное, больше похожее на телеграмму: полки ведут тяжелые бои, боеприпасы на исходе, а подвоз из-за распутицы крайне затруднен.
Комдив знал, что его заместитель, Иван Петрович Воронцов, подписавший донесение, не любит преувеличивать, и, если сообщает, что полки ведут тяжелые бои, значит, положение действительно очень серьезное.
«Была погода как погода, и на тебе, черт те что началось, — досадливо подумал генерал. — Так развезло, что ни пройти, ни проехать. И главное — в такой ответственный момент, когда всеми силами надо держать немцев в западне, не дать им вырваться из котла».
Генерал Рогач нисколько не сомневался в командирских и организаторских способностях своего заместителя, тем не менее считал: все-таки надежнее, когда командуешь сам, лично управляешь боем. Некстати, ой как некстати пришелся этот срочный вызов в штаб корпуса! Досадно, что не удалось вовремя попасть на новый КП и части вступили в бой без него. А теперь еще это тревожное послание полковника Воронцова.
Перед дивизией генерала Рогача была поставлена задача вместе с соседями сжимать, уплотнять кольцо окружения немецкой группировки, взламывать вражескую оборону, продвигаться вперед. Но окруженные, опоясанные плотным кольцом советских войск немецкие корпуса и дивизии, ах штабы и командиры тоже имели свои задачи, свои расчеты, свои отчаянные планы спасения. Те, кого дивизия генерала Рогача и ее соседи по фронту должны были подавлять, теснить, уничтожать, естественно, не хотели быть разгромленными и уничтоженными. Они сопротивлялись, сами атаковали и контратаковали, сами пытались овладеть боевой инициативой, найти слабое место в обороне русских, чтобы пробить в ней брешь и вырваться из котла. Борьба была обоюдной, одинаково ожесточенной. Генерал Рогач прекрасно понимал все это, тем не менее краткое донесение полковника Воронцова не давало ему покоя.
Рослый, широкоплечий, он стоял возле бронетранспортера, уткнувшегося фарами в низенький колодец с журавлем, и, нетерпеливо поглядывая на часы, гнал от себя навязчивую тревогу. Что же все-таки случилось? Почему трудные бои? Может быть, немцы в полосе боевых действий дивизии готовят прорыв? Но ведь утром, перед его отъездом в штаб корпуса, все было спокойно. И разведчики ничего не докладывали о сколько-нибудь значительных скоплениях немецких войск. Хотя все возможно. Там лес. У противника прекрасные условия для скрытного сосредоточения. Да-а… Пора ехать, а капитана Зажуры все нет. Где он застрял? Сказал, будет через десять — пятнадцать минут, а прошло уже не менее получаса. Видно, получает обмундирование. В госпитале с этим не очень торопятся, тем более Зажура выписывается досрочно, неожиданно. Для того чтобы подобрать брюки, гимнастерку, сапоги по размеру, требуется время.
Комдив еще раз нетерпеливо посмотрел на часы, провел рукой по холодной, закамуфлированной под цвет грязного снега броне. В некоторых местах краска успела облупиться. Отчетливо видны царапины от осколков снарядов и пуль. Бронетранспортер прошел большой боевой путь, не раз бывал в трудных передрягах. Били гитлеровцы по видавшей виды машине и с земли, и с неба, а при форсировании Днепра едва совсем не вывели из строя. Только в последних боях в бронетранспортер угодили три снарядных осколка. Правда, ни сам генерал, ни водитель не пострадали. Но ведь могло быть и хуже. А наколотили гитлеровцев за последнюю неделю немало, в том числе и в боях за этот небольшой городок.