Марина следила за ней с затаенным страхом. Эта женщина ее как будто загипнотизировала. Может, так и нужно жить? Мужчины воюют, женщины берегут себя для мира, для завтрашнего дня, для семьи… Жена майора села на диван около Марины и обняла ее.
— Ты, я вижу, душенька, переживаешь за своего летчика, — сочувственно вздохнула она. — Война не щадит любви.
— Но люди и на войне верят в любовь, верность, чистоту — вспыхнула вдруг Марина.
— Это в стихах Симонова. Читала? Я признаю только одну верность… — Глаза ее стали строгими. — Верность военной присяге. Куда меня пошлют, туда и поеду. — Она ласково посмотрела на девушку. — А тебя она посылает в мою штабную столовую. Вкусно кормить генералов и старших офицеров. С завтрашнего дня начнешь выполнять свои обязанности.
Оставалось как-то закончить обед. Марина чувствовала, что возврата в прошлое не будет. Для нее все кончилось с той минуты, когда ушел капитан Донцов. Вышел и забыл о ней. Поэтому она может окончательно и бесповоротно решить так, как хочет. Ее приняли на работу. Переспит где-то ночь, может, даже в этом доме, и утром вместе с женой майора отправится дальше, в прифронтовой городок. Там у нее будет новая служба, новые друзья, новые обязанности.
В коридоре раздался звонок. Клавдия Сергеевна пошла открывать, и в комнату зашел Донцов. Прищурившись, внимательно посмотрел на Марину, потом перевел глаза на черноглазую даму. Та стояла около окна, жадно затягиваясь папиросой. Майор уже лег в соседней комнате на кровать, накрыл голову газетой и мирно похрапывал.
Марина встала. Что ей делать? Он пришел, чтобы просить прощения. Какой жалкий у него вид! Не находит слов…
— Товарищ капитан, — пришла ей на помощь жена майора, и ее большие выразительные глаза победно блеснули. — Мы с Мариной Петровной пришли к полному согласию. Вы понимаете, о чем я?
— Понимаю, — тяжело сказал Донцов. — Это правда, Марина Петровна?
Она не смогла ответить, горло сжали спазмы, почувствовала, как пылают щеки. Хотелось, чтобы он стал уговаривать, просить, умолять.
Однако Донцов просить не стал. Был какой-то странный, с ним что-то творилось. Подошел к Марине, взял ее за руку.
— Я Валю провожал, — сказал он откровенно. — Их посылают в тыл, к партизанам.
— В тыл?.. — пробормотала Марина.
И внезапно в ней все перевернулось. Посмотрела на Донцова потрясенными, перепуганными глазами. Туда, откуда прилетела она? А может, и дальше…
Из другой комнаты отозвался майор. Наверное, услышал слова Павла.
— Я знаю, куда их… — сказал важно и в то же время с жалостью. — Бедная девочка!
Тяжелая тишина придавила всех. Жена майора нервно затушила в пепельнице папиросу и быстро вышла из комнаты. Клавдия Сергеевна, которая в это время вытирала около буфета тарелки, так и села на стул, и глаза ее сразу же покраснели.
Павел все еще стоял, держа Марину за локоть. Наконец решился.
— Пойдем, — властно сказал он. Клавдии Сергеевне на прощание спросил: — Маме передадите, что я жив и здоров. Напишу ей с дороги.
Они вышли на улицу. Из громкоговорителя услышали последние сообщения с фронта: немцы продолжали наступление на Дону. Голос диктора был тревожный и предостерегающий.
Донцов поднял голову, минуту послушал и сказал:
— Теперь уже нам на Кавказ прямой дорогой не добраться. Будем ехать через Сталинград.
И все. Ни слова. Ни вопроса. И Марина молчала тоже. Как будто не было никакого разговора о женских льготах на войне, о поисках легкой работы в офицерской столовой.
Через двое суток эшелон прибыл к месту назначения. Когда Марина на санитарной машине привезла раненых в госпиталь, разместившийся в бывшей школе на берегу моря, и когда всех развели по палатам, начальник этого строгого учреждения, высокий, с изнуренным лицом военврач в белом халате и армейских сапогах, оглядев Маринину старую одежду, стоптанные башмаки и зеленый платок, сел на застланный клеенкой топчан, указав девушке на стул рядом, и усталым отцовским голосом сказал:
— Спасибо вам, товарищ Байрак, за помощь. А как с вами быть?
— Как? — Марина вспомнила свою деревню, далекий партизанский край, и у нее невольно вырвалось: — Мне к своим нужно.
— Не понимаю, куда именно?
— Ну, туда, где фронт, где наши.
— Фронт, говорите… — Военврач задумался, глядя на большое мраморное пресс-папье.
«Тяжелая, наверно, штука», — подумала Марина, проследив за его взглядом.
— Нет, на фронт мы вас не отправим, товарищ Байрак.
— Почему? — спросила девушка голосом школьницы, которую экзаменует строгий учитель.