Неожиданно над крышами пронеслись два немецких истребителя, сверкнули стеклом кабин, и в ту же минуту Марина услышала пулеметные очереди. Страх погнал бойцов в огороды, закоулки, траншеи. Потом они опять выстроились в шеренги, у многих серые шинели были в грязи, намокли, в глазах — стыдливый испуг. Прошел слух, что большая танковая группа гитлеровцев прорвала фронт и подошла со стороны моря к горам, обстреливая из пушек город.
Из толпы вынырнул старшина. Казалось, его не брал никакой страх, он запыхался, раскраснелся, фуражка сбилась набекрень.
— Ну, братцы! — заговорил он с какой-то неуместной запальчивостью. — Немцы на город с моря прут!
— А как же… там же раненые! — всполошилась Марина.
Лицо у Павла стало злым. Наверное, раскаивался, что послушался Марину и пришел сюда. Как же теперь быть? Там, в госпитале, остались беззащитные, безоружные товарищи… Хотя, собственно, какое-то оружие у них есть, смогут за себя постоять, только долго ли продержатся? С пистолетами против автоматчиков!
Старшина уже понял ситуацию.
— Пойдемте, — приказал он таким тоном, будто был здесь старшим по званию.
Они заскочили в какой-то двор, и Марина увидела вокруг самодельного деревянного стола под развесистой грушей группу командиров. На столе была развернута карта. На старшину и Павла они не обратили внимания, а Марину один из них, худощавый, в очках майор, придирчиво осмотрел. Чего, мол, отрываете от дела? Болтаются тут всякие!
Старшина подскочил к майору и выпалил:
— Товарищ майор, разрешите доложить…
— Говори, говори! — Майор нетерпеливо махнул рукой.
— Товарищ майор, в городе, в военном госпитале, триста раненых осталось. Без всякой защиты. Вот пусть девушка скажет.
— А кто она такая? — строго спросил майор.
— Моя землячка, медсестра, — не моргнув глазом, сказал старшина. — Там много тяжелораненых.
Командир подозрительно посмотрел на Марину, перевел взгляд на Павла. Потом, переглянувшись с офицерами, сухо сказал:
— У нас есть сведения, что госпиталь вчера эвакуировался. — Он говорил раздраженным тоном. — Полк отправляется на фронт. Помочь ничем не можем. — И тут же обратился к старшине: — Кажется, вы с батареи Гашинского?
— Так точно, товарищ майор!
— Идите. Готовьте машины к маршу.
Тут Марина не удержалась:
— Никуда мы не эвакуировались!.. Вам же говорят: тяжелораненые. Если не вы, так кто же, товарищ майор, придет к нам на помощь? Летчик там… Друг самого Тельмана! Я его везла с Украины…
Командиры опять переглянулись, и майор в очках усмехнулся. Видно, попробовал представить себе, как эта хрупкая девушка везла с Украины «друга самого Тельмана».
— Даже не знаю… — развел руками майор. — У нас просто нет возможности… Вообще, не нужно верить паническим слухам. Пока ведь только разговоры о немецком десанте. Точных данных мы не имеем…
Вмешался старшина:
— Разрешите, товарищ майор, моей батарее пройтись по городу, Мы не задержимся, только проверим тылы да еще и хороших ребят приведем в полк. Народ у меня обстрелянный, бывалый. Поверьте, с такими воевать не то что с новобранцами.
От стола отошел один из командиров, невысокого роста, похоже, кавалерист. В его глазах блеснули смешинки.
— Пусть пройдутся, Порфирий Макарович, — посоветовал он тоном, в котором чувствовалось окончательное решение. — Немцев там немного, я знаю. А у нас — авиация и артиллерия. — Он добродушно кивнул на Павла и старшину. — И госпиталь защитят, и наши тылы почистят.
— Так советуете? — Казалось, майор еще колебался. — Ну хорошо, берите своих с батареи и две машины с пушками. Старший вы, товарищ авиатор…
— Капитан Донцов, — козырнул Павел.
— Действуйте, капитан, — махнул рукой майор.
Ребята с батареи были настоящими бойцами, все поняли с полуслова. Быстро прицепили пушки и набились в кузова, втащили два пулемета. Марина втиснулась с Павлом в кабину первого ЗИСа, старшина сел во вторую машину. Мимо них по разбомбленной улице шли колонны, на ходу перестраивались, куда-то торопились.
И опять окопы, танки в капонирах, настороженные глаза проверяющих на уличных перекрестках. Но сейчас, почувствовала Марина, все в городе изменилось, к небу поднимались черные столбы дыма, от моря доносились автоматные очереди.
В груди зашевелилась льдинка страха и боли. Росла, крепла, становилась тверже, а боль — нестерпимее.
Около кинотеатра улица была перегорожена колючей проволокой. Тридцатьчетверка в капонире, ее пушка направлена в сторону госпиталя. Бойцы в окопах внимательно вглядывались в узенькую улочку. Значит, правда? Прорвались фашисты со стороны моря?.. Неужели поздно?