Однако танкист в черном, замасленном комбинезоне, туго затянутый широким командирским ремнем, развеял их опасения.
— Где эти фрицы, никто не знает, В госпитале спокойно. — Он говорил, опираясь на танковую гусеницу. Весь его облик выдавал в нем бывалого воина.
Но почему же такая недобрая тишина там, за садом, где стоит госпиталь? Посоветовавшись со старшиной, Павел приказал убрать проволочное заграждение. Нечего тут стоять, вперед нужно ехать, к школе. Солдаты оттянули в сторону деревянные стояки с колючей проволокой, освободили дорогу.
Они проскочили по маленькой улочке и… с разгону едва не налетели на немцев. Поперек дороги стоял бронетранспортер с черным крестом на борту, около него толпились автоматчики. Все они смотрели в сторону госпиталя, который возвышался за железной оградой.
Водитель резко затормозил. Бойцы повыскакивали из кузова, мигом развернули пушки и приготовились к бою. Марина и Павел упали прямо на тротуар, и по ним тут же ударили автоматы: немцы наконец пришли в себя, не ожидали, видно, отсюда удара. Им ответили очереди наших пулеметчиков.
— Они штурмуют госпиталь! — крикнул Марине Павел. — Их полно в саду! Будем выбивать!
Вдруг на чердаке госпиталя с треском разлетелась оконная рама, и оттуда длинно и заливисто ударил пулемет. Загремели выстрелы и из других окон. Загрохотал, загудел весь огромный дом.
Павел выхватил пистолет, крикнул:
— За мной, ребята!
Наши бойцы вихрем перелетели через ограду, и начался бой. Выбивали немцев долго и ожесточенно. И если кто-нибудь из бойцов падал, Марина тут же бежала к нему:
— Тебя ранило?
Бойцы не обращали на нее внимания, но кое-кто сердился.
— Да ложись ты, нигде не болит! — огрызался то один, то другой, злясь, что она вот так, по-глупому, нарывается на пулю.
Марина первая вбежала в помещение госпиталя. Дым, под ногами разбитое стекло, штукатурка, поломанные стулья. Раненые притаились около окон с винтовками и гранатами: им и невдомек, что бой уже окончился и смерть обошла их стороной. Марина вбежала в палату Гельмута. Осмотрелась. Ни души. Оконная рама выбита, а поперек кровати, у двери, мертвый в ватнике.
Ветром пронеслась по всем комнатам — Гельмута нигде не было…
Она нашла его около разбитого чердачного окна за ручным пулеметом. Гельмут всем телом навалился на него, уткнулся в него лицом. Был он в белой исподней рубашке, а по спине огромным красным пятном растеклась кровь…
Все перенесла Марина: и жестокую зиму сорок третьего года, и разбитые весенние дороги на Дону и под Харьковом. Куда только не бросала их госпиталь война!
Теперь ее и не узнать: располнела, ходит солидно, с достоинством, глаза задумчиво-спокойные, в голосе появились властные нотки, и уже нет той привычки, что раньше, при разговоре опускать глаза.
Да и чего опускать их? Не девушка уже, а женщина. Павел Донцов почти каждый день напоминает ей о себе нежными, внимательными письмами. Ему уже присвоили звание майора, и, как намекнул он в одном из писем, пусть любимая женушка ждет в скором времени в гости кавалера теперь уже трех орденов Красного Знамени!
Жить мыслью о Павле, вспоминать его голос, выражение лица, грустную улыбку было наслаждением для Марины, праздником ее души. Возьмет в руки фотокарточку, посмотрит в слегка прищуренные глаза Павла, и сладко защемит сердце. Так бы и летела, забыв обо всем на свете, мчалась туда, где он воюет, горлицей бы взлетела в небо навстречу его боевой машине. Узнаешь ли сейчас свою Марину?
— Сестра!.. Сестричка!.. Воды!..
Очнулась от забытья, сидя около стола в полутемной палате. Лампа с зеленым абажуром, бутылочки с йодоформом, нашатырем, спиртом, запах карболки, несвежего белья. Опять она среди раненых, на своем тяжелом посту.
— Воды…
Нельзя воды, Марина это хорошо знает, но он просит, душу выворачивает своими мольбами. Подошла к раненому, который, не отрывая взгляда, смотрел на нее, шевелил пересохшими губами. Весь перебинтован. Думали, что ранение несмертельное, а вон что получилось: не уберегли, не угадали. Агония уже, и нет ему спасения, все внутри горит огнем. И не дать воды? Не пожалеть человеческую душу напоследок?
Вспомнила вдруг про Гельмута, которого тоже ранило в живот. Лежал у них в доме на земляном полу, держась руками за бок, боялся их опустить, ему казалось, что, если опустит, жизнь улетит. Вспомнила, как он просил у нее воды, а Павел строго предупредил, чтобы не давала…