Максиму из-за стены было слышно, как Задеснянский с солдатом о чем-то разговаривали возле костра. Голоса их в пустой, заброшенной избе раздавались громко и отчетливо, но смысл слов не доходил до Максима. Потом все трое вышли. Задеснянский взял Максима за локоть, легонько стиснул:
— Поехали, капитан! — И тяжело зашагал в лесную глухомань, где за поворотом, на просеке, стояла машина.
Ехали на гром канонады. Приближались к огненно-зловещему водовороту, где смерть сошлась в жестоком единоборстве с жизнью, где порой земля забывала о древнем и святом предназначении — на тверди своей носить и питать людей. Она разверзалась под ними воронками и окопами, глотала их вместе с пороховым дымом и прокаленной сталью.
Обогнали несколько маршевых подразделений, что вереницами тянулись по обочине размытой дороги. С высоты кузова люди казались Зажуре серыми и однообразными тенями. Они шагали устало, понурив головы, точно с трудом несли на себе всю тяжесть войны. То и дело приходилось объезжать застывшие в бессильной окаменелости подбитые немецкие танки о четкими, ярко-белыми крестами на броне, повозки с поднятыми вверх, как стволы зениток, оглоблями. Земля окрест была усеяна жестяными банками от немецких противогазов и россыпями штабных бумаг.
Сильная, ничем не загруженная машина, разбрызгивая грязь, с разгона преодолевала наполненные водой лужи, брала такие препятствия, которые подчас не по плечу были полуторкам и даже трехтонкам с боеприпасами, с мешками и ящиками продовольствия. Над полями разносился надсадный рев моторов: буксовали «студебеккеры», буксовали неутомимые ЗИСы и ГАЗы. Возле застрявших в липком черноземе машин толпились солдаты в мокрых и грязных шинелях, что-то подкапывали, подпихивали, толкали грузовики плечами, на все лады проклиная безвременную оттепель.
Постепенно машин стало меньше. Дорога сделалась пустынной и однообразной. По сторонам замелькали настороженно-темные, слегка присыпанные соломой брустверы окопов. Звеня гусеницами, промчался навстречу танк. Впереди все отчетливее слышались пулеметные и автоматные очереди: где-то за холмами шел бой.
Наконец показались избы, сараи, овины. Неподалеку от въезда в село фанерный указатель — «Ставки». Возле крайней избы солдат поднял флажок — дальше ехать нельзя. Рядом с солдатом стоял пожилой мужчина в странном убранстве — долгополом старомодном пальто и не менее старомодной шляпе с помятыми полями. Сквозь толстые стекла очков в металлической оправе он внимательно всматривался в конец сельской улицы, откуда слышались пулеметные очереди.
«Так это же Тесля, мой первый учитель, моя мудрость! — радостно-удивленный подумал Зажура. — Узнает он меня или нет? Может, я так изменился, что трудно признать во мне бывшего ученика-подростка?»
Старому Тесле было не до узнавания. Сейчас он стоял на посту, с винтовкой в руках охранял дорогу.
Солдат с автоматом крикнул водителю, чтобы тот быстрее сворачивал в переулок и не разевал рот, пока не перестреляли всех, как воробьев. «Кто перестреляет?» — «Как кто? Немцы почти рядом, атакуют наших вон там, за балкой. Уже несколько раз саданули по селу из пушек».
«Атакуют Ставки! — с горечью подумал Зажура. — Спешил в родной дом долечиваться, а тут бой».
Однако сразу почувствовал облегчение: приехал вовремя! К чему сейчас думать о ранах, если даже старый Тесля взял в руки винтовку! А главное — вокруг свои, близкие люди.
Зажура сощурил глаза. На его лице появилось подобие улыбки.
— Чему вы радуетесь, товарищ офицер? Чему улыбаетесь, когда вокруг творится такое, аж плакать хочется? — приблизился к машине старый Тесля, не подозревая, что перед ним его любимый ученик.
— Вспомнилось мне, Иван Григорьевич, как вельможный гетман Потоцкий переправлялся близ Корсуни через Рось и замочил штаны, а вода была холодная. Вот я и подумал: сейчас тоже холодновато, и у немцев мокро в штанах. Как вы считаете: прав я или нет?
Услышав от офицера этот рассказ, Тесля на секунду остолбенел, потом ухватился обеими руками за борт машины, с радостным блеском в подслеповатых глазах уставился на Зажуру:
— Максим!.. Мальчик мой!
Зажура прыгнул с машины и угодил прямо в объятия старого учителя.
— Все-таки узнали, Иван Григорьевич!
— Узнал, узнал, Максим. Как не узнать! А бинты почему? — Тесля горестно покачал головой. — Не уберегся от проклятой?
— А вы разве береглись тут? — сразу изменившимся голосом проговорил Максим, будто с разбегу окунулся в собственное горе. — Отец мой разве берегся? А брат?..