– Спасибо, – ответил Уимзи, – вы очень добры. И облегчаете мою задачу. Позвольте спросить: вы сказали “когда я увидел ее в суде” – раньше вы с мисс Вэйн не встречались?
– Нет. Конечно, я знал, что мой несчастный сын вступил в незаконную связь с некой молодой особой, но я не в силах был с ней увидеться, и, думаю, она сама, совершенно правильно рассудив, воспротивилась какому-либо знакомству с нашей семьей. Вы моложе меня, лорд Питер, вы принадлежите к тому же поколению, что и мой сын, и вы, наверное, поймете: между мной и сыном – хотя он и не был дурным, развращенным человеком, нет, я бы ни за что так не сказал, – так вот, между нами не было полного доверия, какое должно быть между отцом и сыном. Конечно, это во многом моя вина. Если бы только его матушка была жива…
– Мистер Бойз, я прекрасно вас понимаю, – мягко сказал Уимзи. – Такое случается. Причем случается на каждом шагу. Послевоенное поколение и так далее. Многие слегка съехали с катушек, хотя они славные ребята. Просто не сходятся во мнении со старшими. Со временем это проходит. Винить здесь некого. Молодым нужно перебеситься и так далее.
– Но я никак не мог одобрить идей, которые настолько расходятся с религией и моралью, – грустно сказал мистер Бойз. – Возможно, я слишком прямо об этом заявлял. Если бы я относился снисходительнее…
– Здесь ничем не поможешь, – ответил Уимзи. – Каждый должен сам со всем этим разобраться. А когда люди принимаются писать книги и начинают вращаться в определенных кругах, они склонны, как бы это сказать, довольно громко выражать свои взгляды.
– Может быть. Но я все равно чувствую себя виноватым. Хотя вам от этого никакой пользы. Простите. Если произошла ошибка, а доказательства явно не убедили присяжных, мы должны сделать все возможное, чтобы поправить дело. Чем я помогу помочь?
– Что ж, боюсь, сначала мне придется задать вам совершенно отвратительный вопрос, – сказал Уимзи. – Еоворил ли ваш сын – лично или в письме – что-нибудь, что могло бы навести вас на мысль о том, что он устал от жизни? Простите.
– Нет, не говорил. Естественно, полиция и адвокаты уже меня об этом спрашивали. И могу вас заверить, что такое мне никогда и в голову не приходило. Для этого не было оснований.
– Даже когда ваш сын расстался с мисс Вэйн?
– Даже тогда. Вообще-то мне показалось, он был скорее рассержен, чем подавлен. Должен признаться, я был крайне удивлен, что после всего, что между ними было, она воспротивилась женитьбе. Я до сих пор не могу этого понять. Видимо, ее отказ очень его поразил. Он ведь с такой радостью писал мне о своих намерениях. Вы, наверное, помните это письмо? – Мистер Бойз принялся рыться в захламленном ящике. – Если хотите, можете взглянуть.
– Может быть, вы просто зачитаете отрывок? – предложил Уимзи.
– Да, да, конечно. Одну минуту. Вот: “Отец, теперь твое нравственное чувство будет удовлетворено, ибо я намерен, как говорят добрые люди, официально оформить отношения”. Бедный мой мальчик, он часто бывал легкомыслен в выражениях, но сердце у него было доброе. Боже мой. Да, так вот: “Моя избранница просто прелесть, и я решил сделать все честь по чести. Она и правда этого заслуживает, так что, когда мы заживем как полагается, ты, надеюсь, и к ней станешь относиться по-отечески. Не буду тебя просить провести церемонию – ты, верно, понимаешь, мне больше подходит регистрационное бюро; она, как и я сам, была воспитана в духе благочестия и все же, по-моему, совсем не стремится услышать “глас, над Эдемом прозвучавший” [33]. Я сообщу тебе о времени, чтобы ты, если пожелаешь, мог прийти и благословить нас (quaотец, если не quaсвященник)”. Видите, лорд Питер, он серьезно собирался сделать все как следует, и я был так тронут, что он попросил меня прийти.
– Похоже на то, – сказал Уимзи, подумав про себя: “Если бы этот тип был жив, с каким удовольствием я бы из него душу вытряс”.
– И есть другое письмо, в котором говорится, что свадьба разладилась. Вот оно: “Дорогой отец, прости, но мне придется с благодарностью вернуть тебе поздравления. Свадьбы не будет, а невеста сбежала. Не хочу вдаваться в подробности. Гарриет выставила на посмешище и себя, и меня, так что говорить больше не о чем”. Позже я узнал, что какое-то время он неважно себя чувствовал, но это вам и так известно.
– Он не делился с вами предположениями о причинах своей болезни?
– Нет, мы были уверены, что это застарелый гастрит. Он никогда не был особенно здоровым мальчиком. Из Харлека он с большим воодушевлением писал, что ему гораздо лучше, и говорил о своих планах отправиться на Барбадос.
– Правда?
– Да. Я подумал, это пойдет ему на пользу и поможет развеяться. Но об этой поездке он говорил очень неопределенно, ничего еще не было решено.
– Он еще когда-либо упоминал мисс Вэйн?
– Ни разу, кроме того дня перед смертью.
– Как вы думаете, что он тогда имел в виду?
– Я не знал, что и думать. Разумеется, тогда никто еще не предполагал отравления, и я решил, что его слова относятся к их ссоре, вызвавшей разрыв.
– Понимаю. Хорошо, мистер Бойз. Если исключить возможность самоустранения…
– Он бы никогда этого не сделал.
– Тогда мог ли кто-то желать его смерти?
– Но кто?
– Скажем, другая женщина?
– Об этом мне ничего не известно. Если бы появилась другая женщина, я бы знал. Он не делал из этого тайны, лорд Питер. Филипп всегда был в высшей степени прям и откровенен.
“Да уж, этот любил похвастаться победами. Лишь бы языком молоть. Черт бы его побрал”, – подумал лорд Питер. А вслух сказал:
– Это не единственный вариант. К примеру, он не оставил завещания?
– Оставил. Хотя ему и завещать-то было почти нечего. Его книги очень глубокие, у моего мальчика был такой блестящий ум, лорд Питер, но больших денег они не приносили. Он жил на скромное содержание, которое получал от меня, и на то, что зарабатывал статьями в журналах.
– Но ведь он должен был кому-то оставить свои авторские права?
– Да. Сначала он хотел оставить их мне, но я был вынужден сказать, что не могу их принять. Видите ли, я не одобрял его взглядов и потому посчитал, что не имею права благодаря им обогащаться. Права он завещал мистеру Вогену.
– О! А можно спросить, когда было составлено завещание?
– Оно относится ко времени его поездки в Уэльс. Думаю, что ранее он назначил наследницей мисс Вэйн.
– Наверняка! – воскликнул Уимзи. – Думаю, она об этом знала. – Мысленно сопоставив противоречивые факты, он добавил: – Но в любом случае вряд ли это была крупная сумма?
– Что вы, нет. Моему сыну едва ли удавалось получить со своих книг пятьдесят фунтов в год. Хотя я слышал, – заметил он, грустно улыбнувшись, – что после случившегося его новую книгу ждет успех.
– Вполне возможно, – согласился Уимзи. – Главное – попасть в газеты, а причины любезную публику не волнуют. И все же… хотя нет. Как я понимаю, он не мог завещать никаких личных денежных средств?
– Ни пенса. Моя семья, лорд Питер, всегда была небогата, как и семья моей супруги. Мы те самые церковные мыши, – сказал он, улыбнувшись этой невинной церковной шутке. – Если не считать Креморны Гарден.
– Кого, простите?
– Тетки моей жены, актрисы Креморны Гарден – в шестидесятые она была даже слишком известна.
– Боже мой, та самая актриса?
– Да. Но ее имени в нашей семье, конечно, никогда не упоминали. Никто не пытался разузнать, каким способом она получила состояние. Думаю, она была не хуже прочих, но нас в то время легко было шокировать. Мы не виделись с ней уже больше пятидесяти лет и ничего о ней не слышали. Она сейчас, должно быть, совсем впала в детство.
– Вот это да! Я и не думал, что она до сих пор жива.
33
Строка из свадебного гимна, написанного Джоном Киблом (1792–1886), английским религиозным деятелем и поэтом.