– Начинать день с мытья грязной посуды – это не по мне, – сказала миссис Петтикан. – А супа, кстати, все-таки немного осталось, самая капелька, и мистер Эркарт отнес его показать доктору, тот попробовал и сказал, что суп очень хороший. Это нам передала сестра Уильямс – она сама слышала, хотя супа и не пробовала.
– А что до бургундского, – добавила Ханна, – это единственное, к чему притронулся один только мистер Бойз, и мистер Эркарт велел мне бутылку оставить и закупорить. Мы так и сделали, потому что потом полиция, конечно, захотела проверить вино.
– Мистер Эркарт проявил редкую дальновидность, приняв такие предосторожности, – сказал Бантер, – учитывая, что на тот момент никто не сомневался, что несчастный умер естественной смертью.
– Вот и сестра Уильямс то же самое сказала, – ответила Ханна, – но мы подумали, мистер Эркарт ведь адвокат, ему виднее, что полагается делать, если кто внезапно умирает. И он подошел к делу очень тщательно: велел мне горлышко бутылки залепить пластырем и написать мои инициалы, чтобы ее случайно не открыли. Сестра Уильямс считает, он с самого начала предвидел судебное разбирательство, но так как доктор Уэр узнал от мистера Бойза, что тот всю жизнь мучился от разлития желчи, то свидетельство о смерти выдали без лишних разговоров.
– Естественно, – сказал Бантер, – но как удачно, что мистер Эркарт так хорошо понял свои обязанности в этих обстоятельствах. Его светлость знавал немало случаев, когда из-за простой неосмотрительности невинному человеку грозила виселица.
– Я как подумаю, что мистера Эркарта ведь могло тогда и не быть дома, – сказала миссис Петтикан, – у меня сердце так и заходится. Его снова вызвали к этой утомительной старой леди, которая все умирает и никак не умрет. Как же ее… а, миссис Рейберн, из Уиндла. Денег у нее куры не клюют, ничего не скажешь, да только кому от этого прок – по слухам, она совсем впала в детство. В молодые годы она, говорят, была дурного поведения, и вся родня, кроме мистера Эркарта, ее знать не желает, да и он, может, не особо рад, но куда ему деваться – он ее адвокат, это его обязанность.
– Как нам с вами известно, миссис Петтикан, обязанности не всегда бывают приятными, – заметил мистер Бантер.
– Богатые легко могут найти тех, кто будет исполнять их обязанности вместо них, – сказала Ханна. – И позволю себе смелость заметить, что если б миссис Рейберн жила в бедности, то хоть мистер Эркарт ей и внучатый племянник, а пришлось бы ей обходиться своими силами.
– О! – удивился Бантер.
– Больше я ничего не скажу, но мы с вами, мистер Бантер, знаем, как устроен мир, – заметила Ханна.
– Полагаю, мистер Эркарт должен что-то получить, когда старушка прикажет долго жить, – сказал Бантер.
– Может, и так. Он, знаете ли, неразговорчив, – ответила Ханна, – но ведь не стал бы тратить столько времени и срываться по первому зову в Вестмор-ленд просто так. Хотя мне самой не хотелось бы получить деньги, заработанные нечестным путем. Такие деньги счастья не принесут, мистер Бантер.
– Легко говорить, милая, когда нет никакого соблазна, – сказала миссис Петтикан. – В Англии немало знатных семей, о которых никто и не слыхал бы никогда, если б некоторые из членов семьи не отбрасывали щепетильность, которую нам всем прививают с детства. Если правда выйдет наружу, во многих шкафах отыщутся скелеты.
– Вы совершенно правы, миссис Петтикан, – согласился Бантер. – Я видел бриллиантовые колье и дорогие меха, на которых горели бы надписи “добытое грехом”, если бы о темных делах заявляли во всеуслышание. Есть семейства, что высоко держат голову, но где бы они были, если бы тот или другой король не искал развлечений, как тогда выражались, вне королевской опочивальни.
– Поговаривают, что самые вышестоящие стояли недостаточно высоко, чтобы не снизойти до миссис Рейберн, когда она еще была молода, – со значением произнесла Ханна. – Королева Виктория ни разу не позволила ей выступить перед королевской семьей – она-то знала, что за птица эта миссис Рейберн.
– Она, кажется, была актрисой?
– И, говорят, очень красивой, хотя я что-то не могу припомнить ее сценического имени, – задумчиво протянула миссис Петтикан. – Такое еще странное было имя, Гайд Парк или вроде того… Рейберн, за которого она вышла замуж, был неизвестно кто – ей просто нужно было замять большой скандал. У нее было двое детей – не берусь судить, от кого, – и оба умерли от холеры – бог наказал, ясное дело.
– Мистер Бойз говорил по-другому, – самодовольно усмехнулась Ханна. – Дьявол заботится о своих подопечных – вот как он выражался.
– Ох, он чего только не говорил, – отмахнулась миссис Петтикан. – Оно и понятно – вы посмотрите, с кем он жил. Но если б все обошлось, он бы со временем образумился. Мистер Бойз, если хотел, мог быть очень милым. Заходил сюда, бывало, поговорить о том о сем, да так занятно.
– Вы, миссис Петтикан, слишком добры к джентльменам, – заметила Ханна. – Если у кого приятные манеры и слабое здоровье, вы с ним тут же начинаете носиться как с писаной торбой.
– Получается, мистер Бойз знал все о миссис Рейберн?
– Конечно, это же дела семейные, и к тому же мистер Эркарт уж наверное рассказывал ему больше, чем нам. Напомни, Ханна, каким поездом приезжает мистер Эркарт?
– Он велел подать ужин в семь тридцать. Значит, поезд прибывает в шесть тридцать.
Миссис Петтикан украдкой посмотрела на часы, и Бантер, уловив намек, поднялся и стал прощаться.
– Надеюсь, вы еще к нам заглянете, – любезно сказала кухарка. – Хозяин никогда не возражает, если респектабельный джентльмен зайдет на чай. В среду у меня короткий день.
– А у меня в пятницу, – подхватила Ханна, – и каждое второе воскресенье. Если вы евангелист, мистер Бантер, знайте, на Джадд-стрит просто прекрасный проповедник – преподобный Кроуфорд. Хотя вы, вероятно, на Рождество уедете из города?
Мистер Бантер ответил, что рождественские дни планирует провести у герцога Денверского, и удалился в сияющем ореоле чужого великолепия.
Глава X
– Питер, – сказал старший инспектор Паркер, – вот дама, с которой вам так не терпелось встретиться. Миссис Булфинч, позвольте вам представить лорда Питера Уимзи.
– Безумно рада знакомству, – объявила миссис Булфинч, хихикнула и принялась пудрить свое широкое лицо с белесыми бровями.
– До вступления в брак с мистером Булфинчем миссис Булфинч была душой бара “Девять колец” на Грейз-Иннроуд, – сообщил Паркер, – и славилась на всю округу своим шармом и остроумием.
– Да будет вам, – отмахнулась миссис Булфинч. – Какой вы несносный! Не слушайте его, ваша светлость. Ох уж эти полицейские!
– Те еще повесы, – сказал Уимзи, покачав головой. – Но мне ни к чему чужие свидетельства, я верю собственным глазам и ушам, и вот что я вам скажу, миссис Булфинч: если бы мне посчастливилось познакомиться с вами прежде, чем стало слишком поздно, я бы приложил все усилия, лишь бы утереть нос мистеру Булфинчу.
– Да вы такой же негодник, как и он, – ответила миссис Булфинч, необыкновенно польщенная. – Даже не знаю, что бы на это сказал мистер Булфинч. Ему, между прочим, пришлось не по душе, когда к нам зашел офицер и попросил меня заглянуть в Скотленд-Ярд. “Не нравится мне это, Грейси, – сказал он мне, – у нас всегда все честно-благородно, никаких дебоширов или выпивки в поздний час, а с этими парнями только свяжись – и бог знает, что они начнут выспрашивать”. А я ему: “Да не дури ты! Мальчики меня прекрасно знают, на меня у них ничего нет, а раз они хотят расспросить про того молодого человека, что оставил в “Кольцах” сверток, я совсем не против им рассказать, мне скрывать нечего. И что они подумают, если я вдруг откажусь прийти? Десять к одному, – говорю я ему, – заподозрят неладное”. А он мне: “Ну, хорошо. Только я пойду с тобой”. А я ему: “Да неужели? Ты же собирался утром нанять нового бармена. Потому что я навынос спиртным торговать не буду, и не надейся, я к такому не привыкла”. Сказала ему так и ушла, а он уж пусть разбирается. Нет, на самом деле за это я его и люблю. Ничего плохого про моего Булфинча не скажу, просто, что бы там ни было – полиция, не полиция, – а я сама могу за себя постоять, уж будьте спокойны.