– Это видно, – сказал Паркер, стараясь сохранять терпение. – Но мистеру Булфинчу совершенно не о чем беспокоиться. Нам просто нужно, чтобы вы рассказали все, что сможете вспомнить, о том молодом человеке, про которого мы с вами говорили, и помогли нам разыскать белый бумажный сверток. Ваше участие может спасти от петли невинного человека – думаю, против этого ваш муж возражать не станет.
– Бедная девушка! – воскликнула миссис Булфинч. – Я, как только прочитала репортаж о процессе, сразу сказала мистеру Булфинчу…
– Миссис Булфинч, одну минуту. Если вы изволите начать с самого начала, лорду Питеру будет легче следить за вашим рассказом.
– Да, конечно. Что ж, милорд, как инспектор уже говорил, до свадьбы я служила в “Девяти кольцах”. Тогда меня звали мисс Монтегю – куда красивее, чем Булфинч, и я почти жалела, что приходится расстаться с таким прекрасным именем, но что поделаешь! Когда девушка выходит замуж, она приносит немало жертв, а одной больше или одной меньше – не так уж важно. Я работала только в баре-салоне, а за стойкой в общем баре не стояла никогда – понимаете, район не самый респектабельный, чтобы девушке разливать эль за четыре пенса [55], хотя по вечерам в салон часто заходят юристы, такие милые господа. Так вот, значит, там я проработала до самой свадьбы, которая, кстати, была в прошлом году на августовский выходной [56], и как-то вечером, помню, пришел господин…
– Вы не могли бы вспомнить дату?
– Точно не скажу, какое было число, не хочу выдумывать, но незадолго до самого длинного дня. Я хорошо помню, потому что то же самое сказала тому господину.
– Вполне определенно, – сказал Паркер. – Значит, числа двадцатого или двадцать первого июня?
– Наверное, насколько я помню. А что до времени, это я вам могу сказать совершенно точно – я знаю, как вы, сыщики, помешаны на часах. – Миссис Булфинч снова хихикнула и лукаво на них посмотрела, ожидая похвалы. – Там сидел один господин – не из нашей округи, я его не знаю, – и он спросил, во сколько мы закрываемся, а я ответила, что в одиннадцать, и он сказал: “Слава богу! Я уж боялся, что меня выставят в половине одиннадцатого”. А я тогда посмотрела на часы и сказала: “Не беспокойтесь, сэр. У нас здесь часы всегда на четверть часа вперед”. На часах было двадцать минут одиннадцатого, так что я точно знаю, что на самом деле было примерно пять минут одиннадцатого. В общем, мы разговорились о всяких сторонниках сухого закона и о том, как они в последнее время пытаются в нашем баре передвинуть время продажи спиртного на пол-одиннадцатого, но у нас, слава богу, в комитете свой человек, мистер Джадкинс, – и тут, помню, какой-то молодой господин рывком открывает дверь, влетает в зал, можно сказать, чуть не падает, и кричит: “Скорее, двойной бренди!” Я, честно говоря, не хотела его обслуживать сразу – он был такой бледный и странный, как будто уже порядочно где-то нагрузился, а хозяин у нас на этот счет очень строгий. Но говорил он вполне внятно – в словах не путался, не твердил без конца одно и то же, а глаза были хоть и странные, но все ж таки не остекленевшие, если вы меня понимаете. Мы в нашем бизнесе враз можем оценить, сколько человек выпил. И этот господин чуть ли не повис на стойке, весь скривился, согнулся пополам и говорит мне: “И бренди не разбавляйте, будьте умницей. Как же мне плохо”. А господин, с которым я до этого беседовала, спрашивает: “Постойте-ка, что случилось?” А он ему отвечает: “Кажется, я заболел”. И руками вот так хватается за жилетку. – Миссис Булфинч обхватила себя руками за талию и изо всех сил вытаращила голубые глаза. – Тут уж я поняла, что он не пьяный, налила ему двойной “Мартелл” и плеснула капельку содовой. Он залпом все выпил и говорит: “Так-то лучше”. А другой господин обхватил его одной рукой и помог ему сесть. В баре было полно народу, но они даже внимания не обратили – все трепались о своих скачках. Через некоторое время тот господин попросил стакан воды, я ему принесла, и он говорит: “Простите, если я вас напугал, но я только что пережил сильный шок, и, видимо, это сказалось на моем самочувствии. У меня, – говорит, – больной желудок, и стоит переволноваться – сразу начинается обострение. Но это, – говорит, – должно помочь”. Достает, значит, белый бумажный сверток, а в нем какой-то порошок – он его высыпал в стакан, размешал авторучкой и выпил.
– Напиток получился шипучий? – спросил Уимзи.
– Нет, это был просто порошок, он еще не сразу растворился. Тот господин, когда выпил, сказал: “Это все поправит”, или “Это должно все поправить”, или что-то в этом роде. А потом сказал: “Спасибо, мне уже лучше. Пойду домой – вдруг опять начнется”. Приподнял шляпу – настоящий джентльмен, ничего не скажешь – и был таков.
– Как вы думаете, сколько порошка он насыпал в воду?
– Да порядочно. Он его никак не отмерял – просто высыпал из бумажки, и все. Но там было не меньше десертной ложки.
– А что стало со свертком? – напомнил Паркер.
– Сейчас расскажу. – Миссис Булфинч стрельнула глазами на Уимзи и осталась весьма довольна эффектом, который производит ее история. – Только мы выпроводили последнего посетителя – было пять минут двенадцатого, Джордж как раз запирал дверь, – и тут я вижу, на стуле что-то белое лежит. Я сначала подумала, кто-то платок оставил, подняла – а это тот самый сверток. Я и говорю Джорджу: “Смотри-ка, тот господин оставил свое лекарство”. Джордж спрашивает, какой еще господин, я ему объясняю, тогда он спрашивает, а что за лекарство-то, я смотрю, а наклейка с названием оторвана. Обычный сверток из аптеки, – знаете, у которых еще края загнуты и наискосок приклеено название, – только без наклейки.
– Может быть, вам удалось разглядеть, каким цветом было напечатано название – черным или красным?
– Дайте подумать, – ответила миссис Булфинч и ненадолго замолчала. – Нет, не могу сказать. Теперь, когда вы спросили, я вроде припоминаю, было там что-то красное, но точно не помню. Врать не буду. Я знаю, что там не было никакой этикетки с названием, потому что я специально поискала.
– На вкус вы порошок пробовать не стали?
– Конечно нет. А вдруг бы это оказался яд или еще что! Говорю же вам, выглядел этот посетитель очень странно.
Паркер и Уимзи переглянулись.
– Вы об этом подумали еще тогда? Или позже, когда уже прочитали о расследовании в газете? – спросил Уимзи.
– Само собой сразу, – возмущенно отозвалась миссис Булфинч. – Вы что, не слышали, я же сказала, что потому и не стала пробовать порошок! Я и Джорджу тогда то же самое сказала. А если не яд, вдруг марафет или еще что. “Лучше это не трогать” – вот как я Джорджу сказала, а он мне: “Брось его в огонь”. Но я его не послушала – а вдруг бы тот господин вернулся за своим свертком? Так что я сунула его на полку за баром, где стоят бутылки, и даже думать о нем забыла, пока вчера не заявилась полиция.
– В баре все обыскали, – сообщил Паркер, – но ничего так и не нашли.
– Ну, тут уж я ни при чем – я ушла из “Колец” в августе, так что знать не знаю, куда могла деться эта бумажка. Может, ее выбросили во время уборки. Нет, постойте, я все-таки еще раз об этом вспоминала, как раз когда читала о процессе в “Мировых новостях” [57]. И я еще сказала тогда Джорджу: “Не удивлюсь, если окажется, что это тот самый господин, которому сделалось так дурно в “Кольцах”! Только вообрази!” Так и сказала. А Джордж мне в ответ: “Милая моя Грейси, ты мне эти фантазии брось, незачем тебе связываться с полицией”. Он, знаете ли, страшно гордый.
– Очень жаль, что вы не пришли к нам с этой историей, – мрачно сказал Паркер.
56
57
Воскресная газета бульварного толка, приложение британского таблоида “Сан”. Издавалась с 1843 года и пользовалась огромной популярностью.