Пока миссис Рейберн жива, ему, казалось бы, ничего не грозило – выплачивай только необходимую сумму на содержание дома и домочадцев. Как ее поверенный, он оплачивал все счета, все расходы по хозяйству, он же выдавал жалованье слугам, и, пока деньги регулярно приходили, никто не смел совать нос в управление капиталом. Но сразу же после смерти миссис Рейберн ему пришлось бы отчитываться перед вторым наследником, Филиппом Бойзом, за растраченные средства.
И вот в 1929 году – примерно в то же время, когда между Филиппом Бойзом и Гарриет Вэйн произошел разрыв, – у миссис Рейберн случился тяжелый приступ; казалось, она не выживет. И хотя опасность миновала, положение ее было нестабильным. Почти сразу после этих событий Эркарт сближается с Бойзом и даже приглашает его пожить в своем доме. За время, что Бойз провел там, у него было три приступа, которые доктора объяснили гастритом, хотя подобные симптомы наблюдаются и при отравлении мышьяком. В июне 1929 года Бойз уезжает в Уэльс, и здоровье его поправляется.
В отсутствие Бойза у миссис Рейберн случается очередной приступ, и Эркарт спешит в Уиндл, при печальном исходе планируя, возможно, уничтожить завещание. Однако миссис Рейберн остается жива, и он едет в Лондон, где встречается с только что вернувшимся из Уэльса Бойзом. В тот вечер Бойз заболевает – симптомы те же, что и прошлой весной, только гораздо сильнее. Через три дня он умирает.
Эркарт теперь в безопасности. Как наследнику имущества, очищенного от долгов и завещательных отказов, после смерти миссис Рейберн ему отойдет все, что первоначально завещано Бойзу. Конечно, денег он не получит – их он уже давно присвоил и потерял, – но зато никто не потребует у него отчета об этих деньгах, а значит, его мошенничество останется в тайне.
Доказательства, касающиеся мотива, неоспоримы и гораздо более убедительны, чем те, что содержатся в деле мисс Вэйн.
Но остается одна неувязка, Уимзи. Когда и где мог он отравить Бойза? Мы знаем, что у мисс Вэйн был мышьяк, а также возможность без свидетелей дать его потерпевшему. У Эркарта для этого был один-единственный шанс – во время ужина с Бойзом, и если в этом деле и можно хоть что-то сказать наверняка, так это что мышьяк Бойзу дали не за ужином. Все, что Бойз съел или выпил, попробовали также Эркарт и/или слуги – за исключением бургундского, но экспертиза показала, что оно совершенно безвредно.
– Знаю, – сказал Уимзи, – это как раз и подозрительно. Вы когда-нибудь слышали, чтобы обыкновенный ужин окружали такими предосторожностями? Это же абсурд, Чарльз. Херес из свежеоткупоренной бутылки наливает служанка, затем суп, рыба и тушеная курица – блюда, которые можно отравить разве что целиком, но не после разделения на порции, далее омлет, как нарочно, приготовленный жертвой собственноручно, вино – бутылку, заметим, запечатывают и подписывают, – кроме того, все блюда доедают на кухне слуги. Такое ощущение, будто кто-то из кожи вон лез, пытаясь устроить ужин, способный рассеять любые подозрения. Вино – это последний штрих, который делает картину абсолютно неправдоподобной. Сами посудите: неужели в самом начале болезни, когда ни у кого еще не возникает подозрений и когда любящий кузен должен с ума сходить от беспокойства за своего занемогшего родственника, невиновному человеку придут в голову мысли о возможных обвинениях в отравлении? Если сам он был невиновен, значит, кого-то подозревал. А если подозревал, тогда почему не рассказал врачу, чтобы тот сделал необходимые анализы? С чего бы ему вообще пытаться оградить себя от обвинений, когда его никто и не думает обвинять, если только он не предполагал, что позже для этого найдутся веские причины? И потом, есть еще показания медсестры.
– Да. У нее-то были подозрения.
– И если бы Эркарт о них знал, то наверняка попытался бы их опровергнуть. Но думаю, он о них не догадывался. Здесь я полагаюсь на то, что вы сегодня нам рассказывали. Полиция снова побеседовала с медсестрой, мисс Уильямс, и та подтвердила, что Норман Эркарт прилагал все усилия, лишь бы не оставаться с больным наедине и не давать ему ни еды, ни лекарств – даже в ее присутствии. Не кажется ли вам, что это указывает на нечистую совесть?
– Вы не найдете юриста или присяжного, который в это поверит, Питер.
– Пусть так, но разве это не странно? Вот послушайте, мисс Мерчисон. Как-то раз медсестра что-то там делала в комнате Бойза, а лекарство стояло на каминной полке. И в ответ на какое-то замечание Бойз сказал: “Ну что вы, сестра, лекарство мне может дать и Норман, я не возражаю”. И что, думаете, тот ответил “Конечно, дружище!”, как сказали бы вы или я? Нет, он ответил: “Пусть лучше это сделает сестра. Я боюсь что-нибудь напутать”. Как-то неубедительно, правда?
– Многие люди чувствуют себя неуверенно, ухаживая за больными, – заметила мисс Мерчисон.
– Да, но почти все способны перелить жидкость из бутылочки в стакан. Бойз ведь еще не был при смерти – он говорил вполне разумно и так далее. Эркарт специально старался себя обезопасить.
– Возможно, – сказал Паркер. – И все-таки, старина, когда же он, по-вашему, его отравил?
– Может быть, даже не за ужином, – предположила мисс Мерчисон. – Вы ведь сказали, что предосторожности слишком очевидны. А вдруг Эркарт хотел таким образом привлечь все внимание к ужину и отвлечь следствие от чего-то еще? Вот, к примеру, он пил виски – перед уходом или когда вернулся?
– К сожалению, нет. Бантер обхаживал Ханну Вестлок с таким старанием, что чуть не дошло до нарушения брачного обещания, и она утверждает, что открыла Бойзу дверь, когда тот приехал, после чего он сразу направился в свою комнату; Эркарта же в то время вообще не было дома – он явился за четверть часа до ужина, так что впервые за день кузены встретились в библиотеке за пресловутым бокалом хереса. Раздвижные двери из столовой в библиотеку были открыты, Ханна все время суетилась неподалеку, накрывая на стол, и она уверена, что Бойз пил только херес, и ничего, кроме хереса.
– И даже никаких таблеток для улучшения пищеварения?
– Ничего.
– А после ужина?
– Когда они доели омлет, Эркарт предложил выпить кофе. Бойз посмотрел на часы и сказал: “Прости, дружище, мне некогда – пора собираться на Даути-стрит”. Эркарт сказал, что вызовет такси, и вышел из комнаты. Бойз свернул салфетку, встал и пошел в холл. Ханна Вестлок последовала за ним и подала ему пальто. Подъехало такси. Бойз укатил и с Эркартом так и не встретился.
– У меня складывается впечатление, – сказала мисс Мерчисон, – что показания Ханны Вестлок очень важны для алиби мистера Эркарта. Вам не кажется – и мне самой неприятно делать такое предположение, но все же – вам не кажется, что Бантер позволяет чувствам влиять на свои суждения?
– Он говорит, что Ханна, по его мнению, очень религиозная девушка, – ответил лорд Питер. – Он сидел рядом с ней в церкви и делил с ней сборник духовных гимнов.
– Но все это может оказаться обыкновенным лицемерием, – сказала мисс Мерчисон довольно мягко, так как сама была воинствующей рационалисткой. – Не доверяю я этим елейным особам.
– Я и не говорю, что это свидетельствует о ее добродетельности, – ответил Уимзи. – Я говорю, что это доказывает беспристрастность Бантера.
– Да ведь он сам похож на дьякона.
– Вам не приходилось видеть Бантера не при исполнении служебных обязанностей, – зловеще проговорил Уимзи. – А вот мне приходилось – и могу вас заверить: сборник гимнов способен смягчить его сердце не больше, чем неразбавленный виски – англо-индийскую печень. Нет уж, если Бантер утверждает, что Ханна говорит правду, она действительноговорит правду.
– Тогда ужин и напитки придется исключить, – сказала мисс Мерчисон, которая так и не согласилась с лордом Питером, но старалась смотреть на вещи широко. – А как насчет бутылки с водой в спальне?