— Не нужно. Выйду один. Следовать по маршруту…
Водитель удивленно покосился на подозрительного монголоида. Все афганцы знали — кого перевозят в этих высоких, угловатых машинах, особой любви к таким не испытывали, несмотря на все красноречивые заверения в нерушимости советско-афганской дружбы. За дорогами все время следят, можно получить заточку в печень, и ста метров от машины не пройдя…
Но приказа есть приказ…
— Баран один, плановая остановка, норма…
Машины остановились. Монголоид — подхватил свою спортивную сумку с надписью Adidas, забросил край чалмы так, чтобы он закрывал нижнюю часть лица и ловко спрыгнул с бронемашины…
Монголоид был здесь своим. Он родился и вырос в таких же горах, только по ту сторону границы, и хоть учился в советской школе — всегда помнил, что он был из племени саваттаров и собирал имена и биографии людей своего рода и своего племени. Он не был военным и в КГБ, равно как и в Афганистан попал довольно случайно. Но теперь — он был одним из самых опасных людей, что по ту, что по эту сторону границы. Исламские экстремисты давно приговорили его к смерти и назначили за его голову награду в двести тысяч афганей — как за два подбитых советских танка или за десять — двенадцать убитых советских офицеров. Монголоид был недоволен этим обстоятельством — он не был тщеславен, но считал, что награда маловата. Пожадничали, сволочи. За того же Дубынина награда уже миллион. А он что — в штабе сидит…
Видно с деньгами напряженка. Американцы больше не дают.
Монголоид прошел некоторое расстояние, потом отошел к ближайшей стене, присел на корточки и стал ожесточенно чесаться, как делали это местные — вшивость до сих пор в Афганистане не была искоренена. Никто и не заметил, что, чешась, он поправил рукоять Стечкина — предохранитель снят, патрон в патроннике — и передал небольшое сообщение. Сообщение он передал азбукой Морзе с помощью специального передатчика — коробочки, размером с полторы пачки сигарет. Голосом эта штука передавать не позволяла, но азбукой Морзе — в пределах города вполне. А если операция и ретранслятор [25]висит — то куда угодно, по всему Афганистану. Накрученная на голову чалма позволяла отлично маскировать и приемную антенну повышенной дальности и маленький микрофон в ухе, а морзянку на слух воспринимать учили еще на первом курсе. По крайней мере — для координации действий специальных групп в городских условиях эта штука подходила на порядок лучше рации.
Если даже кто-то и видел, как подозрительный монголоид сошел с советской машины — то сейчас вряд ли кто-то нашел бы его. Маленький, внешне безобидный, в афганской одежде — этот человек прекрасно говорил на дари, знал таджикский и узбекский — и пробыл в Афганистане столько, что мог раствориться на улице афганского города в считанные секунды. Его никто не замечал, на него никто не обращал внимание. Он был таким же, как и все. Своим, среди своих.
Через некоторое время — на улице появилось такси. Относительно новый Москвич 2140 с квадратными фарами, бело-желтого цвета, как в кабульском такси. Монголоид встал корточек шагнул к дороге, поднял руку. Такси остановилось
— Ас салям алейкум — поздоровался монголоид, залезая в машину
— Ва алейкум ас салам… — отозвался водитель
Машина тронулась, водитель ударил по кнопке клаксона, чтобы отпугнуть сунувшегося под колеса бачу
— Как здоровье, Аслан? — спросил монголоид
— Не жалуюсь, товарищ Бек — ответил по-русски водитель такси — не ожидал вас здесь увидеть.
— А кого ожидал увидеть…
Водитель пожал плечами
— Не знаю. Многое переменилось…
— Главное не изменилось.
— Куда едем?
— По улицам пока покрути…
— Понял…
Таксист снова нажал на клаксон
— Машина твоя?
— Брата жены…
Товарищ Бек достал пакет, бросил на переднее сидение
— Купи себе свою, нехорошо на чужой.
Водитель нехорошо улыбнулся, это было видно во внутреннем зеркале.
— Власть может меняться. Но коммунисты — остаются.
— Да?
— Да. Ты думаешь, Масуд пришел — и все?
— А что?
Это было самым сложным. Американцам было бы проще. Американцы всегда платили деньги. Это было как проституция. Деньги на столике — все что нужно. Но с Советским союзом — было не так. Фанатикам — исламистам противостояли такие же фанатики — коммунисты. Те, кто готов был идти на смерть, на пытки. Те, кто отстаивал правоту своего пути в застенках Дауда — а потом и в застенках Амина. С ними одних денег было недостаточно. [26]
— Вот что, Аслан. Ты меня знаешь. Знаешь, сколько я времени тут провел. Можно справиться с ситуацией, когда есть одна — две — три банды. Но не в каждой уезде по банде.
— Значит, отступили? А как же — коммунисты не отступают?
Это было правдой. Как и то, что афганские коммунисты в бою часто стреляли поверх голов моджахедов — а те стреляли точно в цель. Знали… найдут, кто убил, никакие коммунистические лозунги тут не помогут, никакие оправдания о текущем моменте. А для некоторых — просто были чужие, а были свои — на другой стороне ствола. СВОИ — и это перевешивало все. Но и это сказать было нельзя. Оскорбишь агента, на работу можно больше не рассчитывать.
— Я здесь?
— Здесь — признал водитель
— Советские войска здесь?
— Здесь.
— Масуд сказал, что он будет строить социализм.
— Сказал то одно…
— Сказал или не сказал?
— Сказал.
— Сказал — заставим за слова отвечать. Надо будет — как Амина заставим.
Они пристроились за каким-то такси — крышка багажника была снята, в багажнике, спиной к движению сидели бородатые, из-под пол халатов торчали босые ноги. Было бы смешно — если бы не было так грустно. И страшно…
— На нем не меньше крови, чем на других бандитах.
— Что — мало бандитов привечали? Даже слово такое придумали — договорная банда. Было?
Аслан тяжело вздохнул
— Было…
— Воспринимай это как временное отступление. Настанет время — мы и в Пакистан свою правду понесем, вот увидишь.
— Правда? — воспрял бывший курсант особых учебных курсов спецназа
— Правда. Правда, Аслан. Потому что человеческая правда — она всегда одна. Это вранья — много. Но рано или поздно люди поймут, кто говорит им правду — землевладельцы, военщина — или такие же крестьяне и солдаты как они сами. Не могут не понять.
Аслан задумался. Потом сказал
— Вражья еще много.
— Знаю. Кто уцелел?
— Здесь — Самир. Земля тут у него. Немного, но своя. Жену купил.
— Ай, как нехорошо…
Аслан пожал плечами
— Как есть.
— Что припрятал?
— Здесь все держат… Кто что. Власть — она сегодня одна, а завтра…
— Нелегальные точки в городе есть?
— Есть…
— Составь список. У меня будет группа, отработаем адресно. Не слышу.
— Есть.
— Это первое. Теперь…
На переднее сидение плюхнулся еще один конверт.
— Купи что нужно. Себе, Самиру. Съезди в Кабул, посмотри — кто из наших где. Скажи — начинаем работать.
— Есть.
— Третье. Про аэродром слышал?
— Что именно?
— Всё. Борта левые. Особенно за нитку.
Бек делал ставку — и вряд ли мог проиграть. В Афганистане самый строго охраняемый секрет становится известным всем. Но — всем своим.
— Есть кое-что. Борта левые. Как ты и говорил, рафик. Только не за нитку.
— А откуда?
— Из Кандагара. Транспортники с тряпьем.
— Наши?
Таксист усмехнулся
— Нет, наши, рафик…
Бек прикинул. В Ан-12 тряпья можно чуть ли не железнодорожный вагон загрузить. Кто и как их тут принимает… Аллаху весть. Потом — советские могут перегрузить, что нужно на свой транспортник — и за нитку. Никто из афганцев знать не будет.
— Сопровождающие советские на этих бортах есть?
— Иногда бывают.
— Как часто эти борта ходят?
— Когда как. Раз в неделю бывают. Как приходит — все торговцы к аэродрому бросаются. Здесь больше и нечем считай торговать…
Это что же за хрень такая — тряпье самолетами перевозить, да так что по цене оно дешевле перевезенного машинами. Такое может быть только в одном случае — если на этих бортах есть что-то, перевозка чего с лихвой покрывает любые издержки.
26
А вы думаете, почему американцы так долго и страшно воюют в Афганистане? И почему даже самые верные части нового кабульского режима готовы в любой момент взбунтоваться, убить советников, броситься на улицы с криками Аллаху Акбар?
СССР предлагал другую справедливость. Американцы — не предлагают никакой справедливости вообще.