Он выстрелил… ага, пропал, гаденыш! Еще, еще… он толкнул капрала Гордона, лежащего рядом.
— Иди, помоги нашим! Может, кто-то спасся!
— Что, сэр?
Белый совсем. Жаль его…
— Мы никогда своих не оставляем!
Сколько осталось? В обойме. Он поставил свежую — никак не меньше семи. Хорошее оружие, надо рекомендовать на вооружение
Что, гады, боитесь?
Первый вертолет отваливал в сторону, выходил из боя, он не видел дыма, но знал что попал. Второй — заходил в атаку.
Ну, вот и все. Конец игры…
Залп НУРСов — вздыбил горный склон, полыхнуло пламя.
— Попал!
— Справа! Справа!
Дым от горящих вертолетов поднимался вверх, автоматическая пушка была нацелена прямо на бегущего по склону, уже не скрывающегося американца…
С…и!
Сунувшийся в пилотскую кабину прикомандированный, старший лейтенант государственной безопасности в одно мгновение оценил ситуацию
— Что, ох…и?! — гаркнул он — живым!
— Есть!
Пилот еще довернул вертолет — и снаряды многоствольной тридцатимиллиметровой пушки ударили много выше и правее бегущего американца…
Пока в афганских горах, в афганском приграничье — с нечеловеческой яростью рвали друг друга на куски, сражались и умирали люди — генерал Сергей Телятников сидел на первом этаже штабного здания базы в Кохате. Ему принесли чая и хлеба. Настоящего американского хлеба — белого, порезанного, упакованного каждый ломтик в отдельный пакетик с каким-то красочным изображением. Совсем не то, что советская ноздреватая, кислая, тяжелая черняшка.
Он не ел этот хлеб… он был сыт этим ощущением свободы. Почти с детских лет он был вынужден лгать, скрывать свои взгляды, скрывать свою сущность, то, какой он есть, какова его сущность. Но теперь он был на свободе — и мог быть самим собой.
В отличие от Телятникова — майор Баранец не был мыслителем — он вообще был очень приземленным человеком. Сейчас он сидел в соседней, запертой на ключ комнате (по приказу Уордена их рассадили в разные комнаты, чтобы не могли договориться) и думал о двух вещах. Первая — он не успел забрать из тайника некоторое количество золотых монет… может быть, американцы помогут… если уж он перешел на их сторону. И второе. Какой все-таки Телятников козел.
В это же время — где-то на территории Туркестанского военного округа прямо посреди дороги республиканского значения два тяжелых четырехосных транспортера растопырились на половину дороги. Сотрудники ВАИ объясняли раздраженных декханам что надо немного подождать, через двадцать — тридцать минут дорога освободится, солдаты батальона охраны залегли на обочине дороги, направив свои автоматы на все стороны света, солдаты из группы обеспечения пуска метались между аппаратами, выполняя команды взвинченных и раздраженных офицеров. Транспортеры уже были выставлены на опоры, похожие на крановые, ракетные блоки уставились ввысь. В каждом — находилось по шесть ракет РК-55 Рельеф, способных доставить боеголовку весом около двухсот пятидесяти килограмм к цели, удаленной на две тысячи шестьсот километров от места пуска. В неядерном варианте это боевой системы использовалась более мощная чем обычно взрывчатка, так что эквивалент взрыва был куда выше двухсот пятидесяти килограмм тротила. Такие ракеты Горбачев и Рейган предполагали сократить по Договору по ликвидации ракет средней и меньшей дальности вот только сократили самого Горбачева, а Рейган большую часть времени проводил в больнице в Бетезде. Единственную ракетную часть, вооруженную комплексом Рельеф перевели из Прибалтики, где она была никому особо не полезна — в Среднюю Азию в распоряжение даже не Туркестанского военного округа — а штаба войск особого назначения Экран. Потому что только этот комплекс вооружения — способен был доставить в течение нескольких секунд боевой заряд, равный по мощности пятисоткилограммовой авиабомбе в любую точку Афганистана с круговым вероятностным отклонением менее двух метров. После запуска — ракета была полностью автономна, не нуждалась ни в каком сопровождении и наведении, она летела повторяя рельеф местности на высоте всего в десяток — два десятка метров над землей и использовала для выхода к цели спутниковую карту местности, заложенную в память ее управляющего компьютера. Это было абсолютное оружие, от него было невозможно защититься, невозможно было нанести ответный удар, установки и расчеты находились на безопасной советской территории и официально — проводили программу летных испытаний.
Прошла команда — и двенадцать ракет, одна за другой вырвались на свободу, уходя на юго-восток к обозначенной цели.
Этот хлеб… Даже в нем — разница.
Американцы думают об удобстве. О человеке, который будет с этим соприкасаться, который будет это есть. Им не все равно.
В то же время у нас — каждый как будто хочет сделать как можно хуже, отомстить другому, который будет пользоваться этим, есть это — за свою нищету, убогость, неустроенность. Каждый — словно хочет вложить все свое недовольство в то, что он делает.
В этом — весь Советский Союз, весь совок. У нас есть нормальные ракеты, но нет нормальных машин. У нас рядом с космодромом, с ракетной частью — месят вековую непролазную грязь убогие колхозные грузовики. И все ревут лозунги, выходя седьмого на демонстрацию, а приходя домой — нажираются колбасой из праздничного продуктового набора и напиваются вдрызг выброшенной в продажу перед праздниками водкой.
И это он предал? И это то, что он должен оберегать от американцев? И это то, против чего мы воевали? Господи… да если поехать сейчас в ФРГ, а потом вернуться в Москву — то еще непонятно, кто победитель, а кто побежденный. Мы воевали за то, чтобы стоять в очередях, давиться пельменями в пивнушках и вместо настоящего немецкого пива — пить жидкую мочу, которую продают под видом Жигулевского и разливают в трехлитровые банки, потому что пиво есть, а тары под него нету…
В последний момент — генерал Телятников поднял голову, почувствовав неладное. Но ракета комплекса Рельеф — она хоть и дозвуковая, но все же летит на цель с солидной скоростью. И что не говори — пусть у СССР до сих пор не было нормальных автомобилей — но вот ракеты были…
Мэриленд, сельская местность
Конец июня 1988 года
Гас Авратакис ехал в какой-то машине. В машине без окон, без сидений, скорее всего — это был какой-то фургон. Мотор гудел, они ехали по каким-то улицам — останавливались и снова ехали, шум мотора изменялся. Каждый толчок отзывался болью в теле, было такое ощущение, что его долго и изощренно пинали…
Мысли шевелились медленно, гул мотора вызывал головную боль.
КГБ. Его похитило КГБ.
Он знал, что это невозможно — но это было так. КГБ — не рискнет совершить открытую антиамериканскую акцию прямо в центре Вашингтона, они хорошо понимают, чем это может обернуться для сотрудников их посольства и для людей, подозреваемых в сборе развединформации. Но когда-то совсем недавно — они никак не думали, что русские перебьют половину собственного КГБ и устроят государственный переворот. Однако же — устроили. Это даже не русские, в том, обычном смысле слова. Это сталинисты… чертовы отморозки, способные на все.
Гас Авратакис попробовал сесть. Сначала ему это удалось, но сильный толчок… очевидно, машина попала колесом в какую-то яму — бросил его обратно на пол. После второй попытки — он сел и прислонился спиной к стенке кузова.
Голова просто раскалывалась…
Так… какого хрена… Какого хрена он так одет?
Пистолет. Возможно, у него есть пистолет. Или какое-то другое оружие. Так он — хотя бы что-то сможет сделать. Или — что-то, чем он сможет вскрыть замок дверцы фургона изнутри. Пусть полиция разбирается…