Мне хорошо запомнилась эта беседа, имевшая немалое значение в продолжении Жуковской Ленинианы. Рисунки, покритикованные ветераном партии, хотя, на мой взгляд, они были совсем не плохи, художник, наверное, уничтожил, во всяком случае ни на одной из его выставок они не висели.
Таких же строгих, квалифицированных консультантов и критиков имел Жуков и среди других ветеранов партии — Л. А. Фотиевой, Г. М. Кржижановского, Е. М. Соловей и других.
Сотни листов и картонов составляют жуковскую Лениниану. Лучшая часть из них была отобрана для последней его выставки в Музее В. И. Ленина в Москве. Он отбирал их придирчиво, беря лишь лучшее, испытанное временем. И все-таки выставка едва разместилась в двух больших залах.
Я был на открытии этой выставки. Оба зала оказались настолько полными, что, как это всегда бывает на удачных вернисажах, ничего как следует рассмотреть не удавалось, кроме затылков стоящих впереди людей. Поэтому я вернулся на выставку недельку спустя, с утра, в самые тихие в музеях часы. Никогда еще ленинская тема в творчестве Жукова не была показана так полно. Ходил от портрета к портрету, от рисунка к рисунку и думал, почему у иных из них люди толпятся в задумчивости, созерцательном молчании.
Заглянул в книгу отзывов. Положительные. Хорошие. Даже восторженные. И вот одна запись, сделанная не очень красивым почерком: «…И еще удивило меня, как это получилось, товарищ Жуков не видел Владимира Ильича, а нарисовал, будто подглядывал ему в кабинет или в квартиру»…
Запись эта, не слишком грамотная, отразила секрет обаяния большинства рисунков. В своей многолетней работе над дорогим образом художник овладел тем, что зовется «фактором присутствия», этим ценнейшим фактором, который сообщает предметам изобразительного искусства мощь эмоционального воздействия. Он так вжился в великую тему, так вжился в образ, что, вероятно, под его мысленным взором Владимир Ильич возникал как живой. И художник получил возможность как бы угадывать, что он сделает, как поведет себя, какой допустит жест в тех или иных обстоятельствах. Его лучшие рисунки и композиции выглядят так, что веришь, будто бы они сделаны с натуры, будто бы ему посчастливилось подсмотреть тот или иной момент ленинской жизни. Особенно хороши в этой серии те работы, которым придан вид беглых набросков. Тут кажется, что видишь настоящее волшебство.
Последние месяцы жизни, когда больное сердце все чаще давало себя знать, Николай Жуков удивил всех своих коллег, совершив замечательный гражданский акт: всю обширную Лениниану, выставленную в музее, Лениниану, с которой он всю жизнь не расставался, которая была ему особенно дорога, он безвозмездно отдал в дар Москве, Музею Ленина. Совершил пример высокой гражданственности, не знающей, пожалуй, подобных в истории искусства последних лет. Сделано это было тихо, без всякого торжественного шума, и лишь после смерти появились на эту тему коротенькие заметки.
А потом он поехал с очередной выставкой своих произведений в один из больших городов Нижнего Поволжья. Врачи отговаривали.
— Поберегите сердце. Мы вам категорически не рекомендуем.
Художники и близкие говорили:
— Пусть выставка едет без тебя.
Признаюсь, я ему тоже не советовал: раз нездоров, сиди дома. Великолепно без тебя посмотрят. В ответ на это он сказал:
— Ничего со мной не случится. А случится, лучше уж догореть огнем, чем коптить, как головешка. Нет-нет, я еще поработаю, у меня еще столько задумок…
Выставка в нижневолжском городе тоже прошла с успехом. Но сам он, переутомленный дорогой, встречами, беседами с посетителями, слег там в больницу. Но вскоре встал, попрощался и с папкой новых эскизов и набросков вернулся в Москву.
— Ты, говорят, болел? — спросил я его по телефону.
— А, ничего нового, зато знаешь, какие зарисовки привез! Приходи завтра смотреть. И знаешь, как там, в Поволжье, люди интересуются искусством, а главное, разбираются.
В ту пору в «Юности» готовился номер со вкладкой, посвященной творчеству великого нашего скульптора Андреева — мастера, которому посчастливилось в течение продолжительного времени лепить и рисовать Ленина с натуры. Жуков любил, нет, это не то слово, — со свойственной ему душевной щедростью он чтил этого замечательного ваятеля и графика. Работая над Ленинианой, он учился у Андреева. К тому, как не к нему, обратиться с просьбой написать статью об андреевских работах. Сказал ему об этом. И тут же услышал жизнерадостный ответ: