Мы постарались ответить на вопрос — почему устные и литературные биографические очерки Луначарского должны были быть, не могли не быть посвящены необычайно широкому кругу явлений и почему они должны были быть, не могли не быть общедоступными по изложению.
Луначарский, разумеется, нимало не преуменьшал роли тех специальных научно-монографических или частных исследований, чтение которых требует более или менее высокой предварительной подготовки. Сам человек науки, он умел ценить напряженный и кропотливый труд, без которого невозможен прогресс специального знания, невозможно и повышение всего общественно-образовательного уровня. Но трудно преодолимый способ изложения он считал и в научных работах лишь в той мере оправданным, в какой он необходим. И конечно, Луначарскому было совершенно чуждо ученое щегольство, терминологическое кокетство или стремление отгородиться мудреными формулировками, как прочной оградой от «непосвященных».
Идеал общедоступности всей науки, вероятно, недостижим до конца, но к перемещению границы между общедоступной и малодоступной литературой необходимо стремиться; это выгодно и для самой науки, особенно для науки социальной, гуманитарной.
Пример такой выгоды дают многие работы самого Луначарского. Они обращены к массам, но автор не только высказывает (как это часто бывает в популяризациях) уже ранее добытые истины, а открывает нечто новое — здесь же, думая вместе с читателями. Это творчество, и оно сообщает очеркам — «силуэтам» или «этюдам» — Луначарского живость, свежесть и непосредственность. Специалист по тому или иному вопросу находит в них открытия глубокие при внешней простоте и стройность внутренней формы при почти импровизационности литературного стиля. Рядового читателя они радуют тем, что, давая много сведений, не облечены в трудно пробиваемую словесную скорлупу, которой так часто пользуются цеховые ученые, чтобы не дать растечься внутренне бесформенному и жидкому содержанию своих сочинений. Простота и искренность чувства привлекательны в работах Луначарского для его читателей. Сам же Луначарский как исследователь черпал силы в том, что думал не только для масс, но и вместе с массами, разделяя их радость от общения с духовными ценностями, от нового открытия прежде неизведанного, от участия в создании новой культуры.
В настоящем сборнике публикуется речь Луначарского на празднике по случаю открытия памятника Радищеву в 1918 году. Конечно, эта краткая речь не может заменить ни специальных исторических, философских, текстологических исследований, ни научных биографий, построенных на данных специальных трудов. Но облик великого революционера-писателя, обрисованный Луначарским, отражает с такой непосредственно ощутимой силой освежающую грозу Октября, эта речь так насыщена стремлением революционного народа узнать и возвеличить людей, некогда живших для него, что никакие, пусть самые основательные, книги также не могут заменить собой этой небольшой речи в нашей биографической литературе о Радищеве. Эта речь — памятник Радищеву и памятник великому по своему всемирно-историческому значению этапу нашей культуры.
Есть еще одна сторона в литературной деятельности Луначарского, на которую надо указать в связи с настоящей книгой: ее общественно-воспитательное значение.
Если часто говорится о примере, который дают читателю положительные герои повестей, романов, драм, то ведь то же можно сказать с не меньшим основанием о «главных персонажах» биографических сочинений. Даже простое и сухое изложение событий, скажем, жизни Чернышевского, и рассказ о том, как ой поступал во всех тяжелейших обстоятельствах, не может не произвести сильного впечатления — особенно на молодых читателей, к которым литература в первую очередь обращается. Еще больше получает читатель от живого повествования, свойственного биографическим очеркам и силуэтным портретам, написанным рукой Луначарского. Действенность этих работ усиливалась оттого, что пронизывающий их просветительный дух выражал себя не в поучающих словах, не в морализующих тирадах и предписаниях, а воплощался в объективные образы жизни и деяний великого человека, о котором Луначарский рассказывал. Луначарский никогда не обращается к своему читателю с призывом: будь таким, как Пушкин, будь таким, как Чернышевский! — ведь кому это может быть по силам? Но и не помышляя о прямом подражании, молодой читатель испытывает влияние личности выдающегося человека, участвуя с ним во всех его печалях и радостях, неудачах и победах. Он научается думать, круг его чувств расширяется. И, оставаясь самим собой, человек становится богаче, чем был.
Работы Луначарского, собранные в предлагаемой читателю книге, очень разнообразны по стилю, по объему, наконец, по содержанию: одни больше затрагивают конкретные факты из личной жизни выдающегося человека, которому посвящены, в других преобладает общий, характеризующий всю его жизнь материал. Но при всем этом все они относятся к жанру биографических «силуэтов» и своим различием лишь подтверждают, как велико возможное в этом жанре литературное разнообразие.
Отметим еще одну особенность, также очень характерную: работы, относящиеся к последним годам жизни Луначарского (частью собранные им в книге «Юбилеи»), в сравнении с работами первых лет (частью собранными им в книгах «Революционные силуэты» и «Литературные силуэты») отличаются большей полновесностью, обстоятельностью, в них больше исторических и культурных ассоциаций, но и они сохраняют общедоступность.
Почему же стало возможным это соединение популярности изложения с большей сложностью содержания?
Ответить на это не трудно: в последний период Луначарский имел перед собой других читателей и слушателей, чем вначале. Для массовой аудитории конца двадцатых, начала тридцатых годов уже не представляло трудности то, что было для нее недосягаемым в 1918–1923 годах.
Не задумываясь над этим специально, Луначарский — человек партии, «массовик», пропагандист и агитатор — неразлучно сопровождал своих читателй на их восходящем пути к культуре. Это привело его в конце жизни к мысли о продолжении той же работы в новой форме. В более отдаленном будущем — года через два-три — он намерен был приступить к биографии Гёте, которую готовил, в сущности, на протяжении всей своей жизни (в 1931–1933 годах, уже тяжело больной, он обновлял прежние размышления, изучая все значительнейшие исследования современных «гётеведов»), Ближайшей же работой Луначарского должна была в то время быть книга о другом великом человеке: он подготовлял биографию Фрэнсиса Бэкона специально для издания в серии «Жизнь замечательных людей». Написать он успел лишь предисловие (впервые публикуемое в настоящем сборнике) и две первые главы, и эти главы показывают, как много мы потеряли, оттого что смерть не. дала довести этот труд до конца.
Конечно, перед составителем сборника стояла очень трудная задача — отобрать полтора десятка биографических очерков и речей Луначарского, перечень произведений которого — только изданных и только о литературе и искусстве, — включает 1626 наименований (в библиографии доктора филологических наук К. Д. Муратовой).
При составлении книги приходилось учитывать также объем работ, сообразовываться не только с их значительностью, но и с тем, чтобы представить их в возможном разнообразии. Так, например, очень интересный очерк об Александре Блоке занял бы собой почти пятую часть всей книги и потому не мог быть в нее включен.
Напомним, что даже издаваемое Академий наук СССР восьмитомное собрание сочинений Луначарского о литературе и эстетике далеко от полноты. Понятно, что состав одного небольшого тома избранных работ всегда будет до известной степени спорным. Мы уверены, однако, что каждый из помещенных здесь «силуэтов» будет интересен нашему читателю, который хочет составить себе представление о жизни в них изображенных замечательных людей, а все эти очерки, вместе взятые, дадут известное представление об их авторе как писателе-биографе.
В заключение нам остается сказать, что Луначарский, так много писавший о жизни людей прошлого и о современниках, не оставил почти ничего написанного о своей собственной жизни. М. Горький (переписка по этому вопросу хранится в архиве Горького) убеждал его писать мемуары, но Луначарский отшучивался тем, что мемуары — «дело отставное», что если врачи не избавят его от тяжелой болезни и он будет лишен возможности активно участвовать в жизни, тогда он и возьмется за автобиографию и вообще за воспоминания. Однако этого не случилось: своей текущей литературной и политической деятельностью Луначарский был занят до дня смерти.