– Успокойся, Далия…
– Тебя они не тронут, а меня заберут. Меня заберут, и я больше не вернусь! Я боюсь, Яцек!
В тот раз у Далии была истерика, после которой она забылась сном. Я сидел возле нее долго, я думал о том, что ее Бог, наверное, не напрасно забрал у нее рассудок. Может быть, таким образом он оградил ее от воспоминаний, которые Далия так стремилась вернуть. Может быть, он дал ей столько лет жизни как компенсацию за пережитое. Хотя какой прок от этого зябкого одиночества, страха, от бесплодных потуг вернуть то, что отринула память? Как, наверное, это мучительно – пытаться еще раз прожить то, что вселяет столько ужаса и страдания?.. Понимаешь ли ты это, Далия?..
Я знал Далию несколько лет – с тех пор, как переехал жить в свою квартиру. Лето на улице или зима – я всегда видел ее из своего окна. Она стала для меня частью нашего двора. Сначала я просто наблюдал за ней, а потом меня разобрало любопытство, и я зашел к ней познакомиться. Я увидел худую старушку с потемневшей от времени кожей. Я не смогу описать ее внешность более детально, потому что, глядя на Далию, я, собственно, ничего и не видел, а больше ощущал – это было тепло, которое исходило из ее души. И еще был запах старости и горьковатой полыни, еле ощутимый, как ветерок осени. Именно такой я и запомнил Далию.
Со временем я стал заходить к ней все чаще, я сбегал от городской суеты в прохладу ее квартиры, мне нравилось сидеть рядом с ней в молчании или слушать то, что она изредка произносила. «Я не знаю, как эти камешки попали ко мне в пуанты. Но пришлось танцевать, было поздно. Все пальцы в кровь, но выстояла. Динка подкинула, наверное. Она такая!.. В магазине я купила тогда шампанского. Хотела его порадовать, давно не виделись. Да и праздник все же, не просто так… А Лидушка говорит – не реви, дура! Времена сейчас какие, все голодают. Ты гордость-то свою поубавь, коль пригласили, иди и станцуй. Без пайка не уйдешь…». Часто в один монолог Далия укладывала несколько эпизодов, там присутствовали разные люди, места, разные времена. Последовательность пережитых ею событий бала запутана и непредсказуема, как клубок с разными нитками. Сам я говорил редко, а больше сидел и ждал, когда начнет она. Свет Далия никогда не включала, мы сидели в темноте, я видел ее старческий силуэт на фоне бледного окна, и когда она начинала говорить, я часто закрывал глаза и пытался представить то, что слышал, пытался овеществить это в своем сознании. И все виделось мне почему-то в серых тонах, – весь прошлый век, в котором она прожила, был покрыт свинцовой пылью, и в ней я различал крохотные силуэты людей, которые были частью ушедшей эпохи. Страх и любовь – два чувства преобладали в них, вели их по жизни, гнали вперед, не давали расслабиться. Как бабочки, они летели вперед на крыльях своих идеалов, и прожили жизнь без ненависти, но с болью в душе. Эта боль нет-нет, да и прорывалась в возгласах Далии, и тогда фразы ее звучали с надрывом, отрывисто; но внезапно она переключалась, и комната наполнялась теплом ее слов, сказанных неизвестно кому.
Таким я видел и чувствовал мир Далии. Как девочка на пыльном чердаке, она перебирала в своем сознании старые дагерротипы воспоминаний, пытаясь из них сложить что-то целое, но это ей никак не удавалось. И так было каждый день – упорно, вслепую, никогда не сдаваясь.
Бывало, что, глядя на нее, я тоже думал о своем, но не о прожитом – мне еще рано ворошить погасшие угли жизни, – я думал о тщете людских усилий жить так, как им хочется, о роке, который пропитывает все наше бытие, о какой-нибудь маленькой случайности, которая вдруг произойдет и разрушит все на долгие годы. Ведь в жизни всегда так – оглянешься назад и замечаешь, что все не так, как хотел изначально, все по-другому, может быть близко, но все же… Что-то или кто-то извне вносит свои коррективы, и никуда от этого не денешься. Что случилось с тобой, Далия? Что нарушило твой покой, что до сих пор тревожит твою душу?..
Я бы сказал, что мы с Далией стали друзьями – насколько это возможно, – хотя она называла меня разными именами и часто игнорировала мое присутствие. Однако входя к ней в квартиру, которая часто была открыта, я всегда замечал, что она меня узнает. Это выражалось в каком-нибудь движении, вздохе, звуке, который она издавала. И я понимал, что она меня ждала. Возможно, Далия воспринимала меня как что-то невещественное, как родственную душу, зашедшую к ней скоротать время. Наше единение было ментальным, и внешне оно никак не проявлялось.
Тепло и легкий запах полыни – такой была для меня Далия.