Иногда я думаю, может сдохнуть тогда надо было, может не идти с мамашей? Может в этом мой грех, што пошла тогда?..
Грустно мне было, я не знал, что сказать, я только слушал и наливал вино, да и сказать было нечего, и сделать ничего нельзя было. Вода текла под ногами, в голове плескался хмель, голос ее журчал, приливая к сознанию и отливая от него. Да, голос у нее был красивый, я сразу этого не сказал, и то, как она произносила свою речь, тоже звучало красиво, немного наивно, но в то же время твердо, иногда с апломбом, как у ребенка, который настаивает на своем.
– Сколько тебе лет? – спросил я.
– Девятнадцать уже. Взрослая я. А толку што? Порченая. Не нужная никому.
– Не говори так.
– А то што?
– Ничего. Просто не надо. Нехорошо от этого.
– Ладно. Как скажете. А вам-то сколько?
– Наверное, как бате твоему. Под сороковник уже.
Она встала, отряхнулась. Поправила шляпку. На ней была та же одежда, что и в прошлый раз.
– Пора мне. Пойду.
– Послушай… Не переживай, не рви душу. Приходи еще.
– А то как же! Вы же меня увидели. Как не прийти? Конечно приду!
И вот звук ее каблучков удаляется, исчезает; и тогда я опять слышу журчание воды под своими ногами.
После этого разговора я стал пить больше вина, и на работе я часто ходил под хмельком. А ведь мне приходилось работать с болгаркой, резать металл, разбирать холодильники, моторы и всякую дребедень. И еще у меня на руках всегда была большая сумма наличных для расчета с клиентами. Я сильно рисковал тогда, ходил по острию лезвия, в любой момент мог совершить оплошность и вылететь с работы. Но переживания не отпускали меня, они выедали все внутренности, не давали спать по ночам. По ходу мы еще встречались несколько раз, но воспоминаний о тех встречах не осталось, там были разговоры обо всем и ни о чем, мы пили вино, однажды она начала смеяться и это уже было успехом. Не было сомнения, что с каждой такой встречей мы становились ближе друг к другу, и звук ее каблучков, который я слышал издалека, уже не был размеренным и унылым, как вначале, а веселым и дробным, потому что она бежала ко мне.
Я запомнил нашу предпоследнюю встречу, потому что она оказалась знаковой, послужила толчком к тому, что произошло впоследствии. Как обычно, я взял два пакета вина и какую-то закуску, разложил на парапете и влил в себя первый стаканчик. Обычно до того, как она приходила, я уже успевал наполовину опустошить пакет. Я ждал, когда исчезнут звуки города: далекий шум автомобилей, сирены, гудки, крики, да и вообще все лишнее. Потому что когда все это исчезало, тогда приходила она.
Я сразу заметил, что в тот раз Женька была чем-то сильно озабочена. Похоже, внутри нее происходила борьба, и это явно отражалось на чертах лица – они заострились, были напряжены, а глаза избегали моего взгляда.
– Что-то не так? – спросил я. – Выпей вина.
Она взяла стаканчик и быстро его выпила.
– Закуси.
– Да ну его…
– Тогда говори. Я же вижу…
Она молчала, но видно было, что сейчас заговорит. Видно было, что она приняла решение.
– Женька.
– Послушай…те. Я должна вам сказать. Я понимаю, што вы меня будете ненавидеть, может быть отвернетесь от меня, но я все равно скажу. Я приняла решение. Уже давно. Я ненавижу эту жизнь! Я ненавижу тех, кто это со мной сделал! И я хочу им всем отомстить. Я это уже делаю. Вот так. Это все.
Она глубоко дышала и смотрела мне прямо в глаза. Руки были сжаты в кулаки. На миг мне показалось, что она меня сейчас ударит. Но она внезапно поникла, и руки безвольно повисли вдоль плеч.
– Женька, в чем дело? – я почувствовал, как что-то холодное заползает мне в грудь. Это было предчувствие беды.
Она еще немного колебалась и смотрела в землю. Потом все же сказала:
– Больная я. Непотребной болезнью. Давно уже. Два-три года, больше никто не может протянуть, потом приходит зараза. И ко мне тоже. Никто не знает. А я знаю. И теперь вы знаете. И я их всех заражаю. Это моя месть. Бог мне сказал терпеть. Я терплю. Я терплю, но он мне не сказал, что я не могу им отомстить. Это справедливость. Это то, о чем я говорила раньше. – Она перевела дух. – Ну вот, я это сказала. Теперь вы можете отвернуться от меня и уйти. Я это пойму. Я буду терпеть. Я знаю, что не умру своею смертью. Они все узнают и тогда…