Невыносимая тяжесть легла на мою душу. Я взял пакет вина и стал пить прямо из картонного горлышка. Рука моя дрожала. Слова готовы были рваться из моего горла наружу. Я хочу тебя забрать, я хочу тебя унести оттуда, через этот проклятый век, через годы, откуда ты пришла ко мне, я хочу тебя выдернуть и спрятать на своей грязной приемке, где пахнет плесенью и бегают тараканы, где ходят наркоманы, воры и алкоголики, но даже они не так жестоки, как тот мир, из которого ты пришла, как ты пришла, зачем, почему, как ты меня нашла и почему, и если это допускает Бог, то зачем, я бы хотел, чтобы ты была моей сестрой, или дочерью, или всеми женщинами, которых я когда-то знал в этом мире, и тогда я бы смог тебя защитить, я бы тебе помог, я бы закрывал тебя своим телом, своей тенью, я бы закрыл тебя своей жизнью, но как тебя забрать из того мира, я не знаю, я бессилен и признаю это, и ты стоишь сейчас здесь, передо мною, и ждешь, что я скажу, а я ничего не могу сказать, потому что нельзя так, этого не должно быть на земле, хотя это уже было, это было уже давно, лет сто назад…
Слезы потекли по моим щекам, и я ничего не мог сделать, я заскулил, как собака, у которой забрали щенков, и я стоял так перед ней, а она своими ладонями вытирала мне слезы, и вдруг пошел дождь, и слезы смешались с дождем, я допил все вино, что было, и мы стояли так молча под дождем, и без слов, ничего не сказав друг другу, мы разошлись в разные стороны, она в свой мир, а я в свою грязную приемку.
Дальше все пошло по ниспадающей плоскости. Ничто уже не сдерживало меня, я забухал по серьезному. Остановить меня было невозможно, как груженый поезд на полном ходу. Я попросил меня подменить на неделю и полностью отдался своему горю. Несколько дней я провел в пьяном угаре, я пил со всеми подряд – с бомжами, со случайными людьми, даже со знакомым милиционером. Я злился на себя и на весь мир за невозможность что-либо изменить, я убеждал себя в том, что все виденное было бредом, я даже хотел все забыть. Знакомый милиционер предложил закрыть меня на три дня в «обезьяннике», чтобы я пришел в себя. Я отказался. Когда наступал вечер, меня все время тянуло на Лыбидь, но я сдерживался, как мог. Я боялся своего бессилия, я его ненавидел, я громко ругался матом и этим пугал прохожих. Покупал несколько пакетов вина и гулял по Киеву, предлагая всем со мной выпить. Денег у меня хватало, и я не скупился. Тем не менее, все мои походы заканчивались тем, что я оказывался неподалеку от речки, и как дурак, стоял у запретной черты, не выходя к парапету.
И все же через несколько дней я эту черту преодолел. Да, я был пьян и я не был похож на себя. Это уже был не я, а истерзанный зверь, который сидел во мне. Я переступил черту и пошатываясь, вышел к парапету.
Женька стояла там. Впервые за все время она стояла там и ждала меня. Я подходил медленно, вразвалку. Она обернулась и дернулась ко мне, теплота и боль были в ее глазах. Однако остановилась, что-то насторожило ее.
В сердце моем были тоска и злость.
– Ты пришел. Я волновалась. Я думала, шо больше не увижу тебя.
– Ну, я пришел. И шо дальше? Пойдешь со мной, шо ли? Вот, и винца принес. На дорожку.
– Шо ты говоришь? Куда? Шо с тобой случилось? Почему ты злой? – она стояла рядом, такая одинокая, такая близкая, я мог до нее дотронуться, но не делал этого, чувство протеста захлестнуло меня, черная злоба плескалась, как вино в желудке.
– А шо, не пойдешь? У меня на приемке матрасик есть, поди такой же, как у вас там, в двухрублевом! Вот и посмотрю я, на шо ты способна. Можешь не волноваться, у меня презервативы есть. Аль не знаешь, шо це таке?
И я видел, как с каждым словом, что слетало с моих губ, она вздрагивала, как будто ей давали пощечину. Извращенное удовольствие заползло в мою душу, мне уже приятно было ей делать больно, чтобы она дрожала, чтобы плакала, чтобы хоть что-то она делала.
– Да, мне бы хотелось знать… Ты можешь не отвечать, если не хочешь. Всегда было интересно, да не у кого было спросить. Шо ты испытываешь, когда на тебя ложится мужик, которого ты не знаешь? Хорошо тебе, плохо? Я смотрю порнуху, стонут там ненатурально, актрысы херовы. Не молчи, скажи мне, хорошо тебе бывает когда-нибудь, или ты, как они, ай! ай!..
… чтобы она делала что-нибудь, чтобы она плакала, топала ногой, била меня кулаками в грудь, по лицу, чтобы она обнимала меня и просила прощения, непонятно за что, прощения у меня, у Бога, у мужиков, которых она заразила, и тогда, пойми ты, он может простит тебя, Бог простит, ведь он милосердный, просто не делай этого, скажи прости, не стой так жалко, обними меня, я хочу знать, что ты есть, что ты не мираж, и тогда я унесу тебя, и никто тебя больше не обидит…