И только одна Регина поняла, что времена меняются.
Говорили, она стала женой своего кхана прямо в чистом поле, под снегом и ветром; её гостями были сотни её воинов, а служитель Айду не мог толком произнести нужные слова, напуганный беснующимся подле степняцким шаманом…
А свадебным подарком молодой жене стала отменная степняцкая конница, которую кхан привёз с собой. И вот это уже было поводом начинать бояться по-настоящему, потому что о степняцких всадниках ходили легенды. Оставалась надежда на то, что кочевники, привыкшие к морозным, но бесснежным зимам в Степи, растеряют свою прыть на сильванских сугробах…
Но она не оправдалась.
Донесение о первой деревне, сожжённой дотла, казалось слишком диким, чтобы быть правдой. Второе селение, стёртое с лица земли через несколько дней, уже не оставляло места для недопонимания. Они выреза́ли гражданских. Целенаправленно, не щадя женщин и детей, сжигая всё, что нельзя убить – и сильванская армия не могла помешать, потому что просто не успевала опомниться. Степняки окружали деревни, не оставляя ни лазеек, ни времени для бегства, и наутро позади оставалось одно пепелище.
Королева Регина давала понять, что она не шутит.
Она не скрывала, что это её приказ. Она хотела напугать и сделать больно; что ж, ей удалось – не только сильванам. Её подданные наверняка были ошеломлены ничуть не меньше. Здесь воевали не так. Никто никогда хладнокровно не уничтожал мирных; тронуть женщину или старика считалось непростительно подлым. На это были способны только степняки. Ни один оттиец в здравом уме не пошёл бы на такое… кроме того единственного, который, по слухам, был поставлен королевой по главе её страшной конницы. Лексий понятия не имел, кто это, но не сомневался: он чудовище.
Что ж, Клавдий ведь сам сказал: война есть война.
Регина во второй раз прислала к нему человека, чтобы напомнить, что сдаться ещё не поздно. Клавдий его не принял.
– Это уже вообще ни на что не похоже! – заявил Ларс. – Нет, верность своим убеждениям – похвальная штука, и, видит небо, мне не больно-то хочется в оттийские подданные, но неужели никто, кроме меня, не видит, что этот человек намерен потопить всю страну из-за своей дочери?!
– Может, всё-таки не только из-за неё? – предположил Лексий, потому что мысль была на редкость неуютная.
– Забыл, сколько я проторчал с ним рядом? – фыркнул Ларс. – Нет уж, я слышал. Его Амалия – это камень, об который ломаются все косы здравого смысла. Он не простит её Оттии. Ни-ког-да. Нет, честно, я всегда считал его величество разумным человеком… до сих пор. Пропасть! Паршиво прожить в родной стране двадцать лет и вдруг выяснить, что твой монарх – из тех, кто в один прекрасный день производит коня в министры! Слава Айду, честно, я рад, что он больше не желает меня видеть…
Боги! Для полного счастья Сильване не хватало только монарха, упёршегося рогом – или это дурное влияние года Огнептицы? Спасибо большое, Лексий и так уже почти не спал по ночам…
У него из головы не шёл Рад. Айду, ведь он был влюблён в свою королеву – смог ли он смириться с тем, что она будет принадлежать другому? Одно дело смотреть на недосягаемо прекрасную даму издали и совсем другое – видеть её в чужих руках… В руках степняка. Оттийцам теперь придётся сражаться с заклятыми врагами бок о бок. Раду придётся. Лексий так и не смог забыть след от лямки у него на плечах.
Про́пасть, если уж на то пошло, ты ведь даже – снова – не знаешь, жив ли твой друг. Сколько декад вы не виделись? Сколько всего могло случиться?..
Часть армии, к которой принадлежал Лексий, продолжала движение с запада на восток. Соединение со второй половиной было не за горами, а значит, наверное, и развязка. Командование вовсю планировало генеральное сражение. Лексий не имел не малейшего представления об этих планах.
Очередной ночью они встали на ночёвку у большого озера. Было уже темно, стареющие луны в мокром небе расплывались в дымке, как размытая акварель, и Лексий вдруг почувствовал, что сейчас сойдёт с ума от этой суматохи. Остальные устраивались на ночь, ставили палатки, разводили костры, а он, повинуясь неодолимой жажде тишины, бросил всё и пошёл на берег.
Озеро спало. Спал бугристый лёд, спали укутанные снегом валуны на берегу, спали бурая осока и маячащий поодаль голый березняк… Лексию вдруг вспомнилось, как в свои самые первые дни в Сильване он любовался ею из окна дилижанса. Интересно, он скоро перестанет видеть сны о том, что тонет? Или любое озеро будет до конца жизни напоминать ему треск льда под ногами?