Какие всё-таки люди нелепые существа.
– Послушайте, – проговорил он хрипло, ни ни кого не глядя, – если кому-то из вас есть что друг другу сказать… или спросить что-то важное… то, наверное, надо сейчас.
Он учился на ошибках. Хотя бы пытался. До чего же непривычно было осознавать, что, если промолчишь сейчас, скоро действительно может стать слишком поздно. Что иногда «слишком поздно» – это следующее утро.
– Ой, началось! – Элиас красноречиво закатил глаза. – Нет уж! Никаких предсмертных речей! Иначе мы наговорим друг другу такого, что завтра точно придётся пойти и пасть смертью храбрых. Чтобы не было стыдно друг другу в глаза смотреть.
– Да будет тебе, – миролюбиво заметил Ларс, – зачем такие крайние меры? Если мы все уцелеем, ты, например, сможешь сколько угодно высмеивать нас за то, какими сентиментальными дурнями мы все выставили себя этой ночью. Как тебе такой угол зрения?
Элиас сделал вид, что тщательно взвешивает его предложение.
– Уговорил, – постановил он. – Идёт. Тогда ты и будешь первым отдуваться. Расскажи-ка мне вот что: той весной, когда Сесилия Бари дала тебе от ворот поворот, ты ведь грустил не из-за неё, правда?
Ларс невесело улыбнулся.
– Не из-за неё, – мягко подтвердил он. – Я думал, ты сам знаешь. А что, есть разница?
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза, словно молча говорили. И, кажется, пришли к соглашению.
– Ровно никакой, – спокойно сказал Элиас. – Просто было любопытно.
Лексий глядел на друзей и думал, о чём таком хочется их спросить ему самому. Какой вопрос потом будет терзать его всю жизнь, если так навсегда и останется без ответа? Как всегда в такие моменты, первое, что пришло ему в голову, было бессмысленной глупостью. Но, чёрт побери, кто и по какому праву постановил, что глупое не может быть важным?
– Тарни, – сказал он, – мне очень нужно знать: ты точно не переодетая девица?
Танирэ вытаращил на него свои невероятные глаза.
– Что?! Айду! Конечно, нет! – он рассмеялся ошарашенным смехом человека, которому рассказали что-то ужасно дикое. – Боги, только не говори мне, что всё это время ты думал, будто я-…
– Ну, всё не всё, но даже у меня порой возникали сомнения, – невозмутимо вставил Элиас.
– Не слушай их, если они не могут отличить женщину от не-женщины, это их проблемы, – возразил Ларс. – Меня лично волнует другое. Послушай, Тарни, ты что, правда никогда ни с кем не встречался? Ни в школе, ни до, ни после? Вообще-вообще?
Ну конечно. О чём ещё мог спросить Ларс Оттар Халогаланд?
Тарни фыркнул.
– Боги, да что у вас за вопросы!.. – он вздохнул, помедлил и, словно нехотя, признался, – Нет. Никогда, ни с кем. Вообще-вообще.
– Серьёзно? – Элиас казался искренне изумлённым. – А почему? Что за странный обет целомудрия? Да любой здоровый человек в твоём возрасте обязан по крайней мере уметь целоваться с девчонками и втихаря хватать их за колени под столом!
– А почему тебя это так задевает?! – парировал Тарни. – Ты что, мечтал сам за мной приударить?
– Отстань от человека, – вмешался Лексий. – Может, ему просто не нужен кто попало. Вдруг он ждёт любви-звездопада…
– Красивая метафора, – заметил Ларс. – Это откуда-то из Ха’Арди?
Лексий улыбнулся памяти о недостижимо далёком.
– Почти. Есть… один восточный поэт. По имени Аль-Асад…
И тут Элиас, который до этого смотрел на Лексия странным, пристальным взглядом, негромко сказал:
– Ки-Рин, в конце концов, кто ты такой? Мы с тобой оба прекрасно знаем, что ты не из Гелльса.
Это было как гром среди ясного неба. Над костром повисла тишина; дождь, казалось, и тот примолк. Опустив голову, Лексий кожей чувствовал, что остальные смотрят на него.
Что он им солжёт?
Это было одно из тех мгновений, когда время замирает, и ты видишь, что мир даёт тебе шанс самому качнуть чашу весов.
Что он потеряет, если расскажет? Может быть, завтра это всё будет уже неважно.
Лексий поднял голову. Элиас смотрел на него, не отрываясь, и в его зелёных глазах не было ни вызова, ни угрозы – только желание наконец услышать правду, вот и всё.
В конце концов, эти трое – всё, что у тебя есть. Твой мир далеко. Твой учитель умер, твой друг – тоже, твоя невеста осталась где-то в полной дождя и солнца прошлой осени. Они – твои братья, ты сам не заметил, как это случилось, но это так, и сейчас они думают о тебе невесть что и хотят знать, кто ты.