Так закончился этот бой.
Груз облаков давил на землю, и снег, похожий на пепел, падал отвесно и тихо, и таял, долетев до земли.
Эпилог: Кто ушёл и кто остался
Когда Танирэ очнулся, снова была весна.
Этот год мелькнул как в бреду, когда открываешь глаза и не знаешь, «ещё» на дворе ночь или «уже». Иногда ему чудилось, что война случилась в другой жизни и совсем не с ним. Иногда – что он стоял под дождём на кладбище всего какую-то декаду назад…
Между сражением, обманувшим все ожидания, и похоронами уместилось всего несколько дней. Танирэ так и не смог понять, как это было возможно: неужели среди хаоса изменившихся планов у них у всех не было дел поважнее, чем с почестями хоронить троих? Но новости разносились быстро. Можно было не сомневаться, что Урсул, а за ним и вся Сильвана вскоре заговорят о волшебнике, который всех спас. Его величество Клавдий всегда думал о том, что скажет народ; герой, переломивший ход последней битвы, заслуживал пышных проводов. Если бы их не случилось, люди бы не поняли.
Церемонию устроили так быстро, как только смогли, в Урсуле – благо, от Флёда до него было рукой подать. Только по пути в столицу до Танирэ полностью дошло, как же близко Регина подошла к своей цели. Он ужаснулся бы, если бы вообще мог испытывать чувства. Говорят, оцепенение – защитная реакция организма, он где-то об этом читал, вот только забыл, у кого…
Сейчас, отсюда, те дни казались сном, нелепым и страшным. В спешной подготовке к церемонии кто-то вспомнил о нём – последнем ученике Брана, друге человека, победившего Огнептицу, – и спросил, не говорил ли Лексий чего-нибудь о том, как хотел бы быть похоронен. Боги, да кому это вообще в голову пришло! Первым порывом Танирэ было пожелать вопрошающим сгинуть в пропасти, но он вдруг вспомнил голос Элиаса и улыбку Ларса, и ему не хватило дыхания.
– Он не хотел бы, чтобы их разлучали, – сказал он. И тут же понял: не он – ты. Ты не хотел бы, чтобы их разлучали.
Только даже не их. Вас.
К нему прислушались, и ребят хоронили вместе.
Элиаса убили ударом в спину – в спину, Айду, как же подло! Ларс был совершенно цел. Выгорел… Танирэ знал, как они умерли, потому что сам отыскал их на поле боя. Надеялся найти живыми. Не нашёл.
Они оба не успели сделать в этой битве ничего по-настоящему великого. Неважно. Танирэ не стал бы горевать по героям сильнее, чем по друзьям.
Иногда ему казалось, что горевать ещё сильнее просто нельзя.
Он остался один.
Он мог бы догадаться, чего ждать. В последние три года он был слишком, непростительно счастлив. Это не могло продолжаться вечно. Теперь Танирэ точно знал: если судьба даёт тебе то, о чём ты всегда мечтал, она делает это только затем, чтобы потом со смехом вырвать дар у тебя из рук.
В одном из своих трактатов о памяти Эри Гален писал, что человек безотчётно стремится забыть то, что причиняет ему боль. Танирэ помнил похороны почти хорошо – но словно со стороны. Помнил, каким серым, безысходно серым был мир, словно целиком одевшийся в траур, помнил мелкую морось, пронизывающий ветер, треплющий цветы… и холод. Ему никогда в жизни не было так холодно. Ни в выстывшей палатке на ночёвке где-нибудь среди снежной равнины, ни по пояс в ледяной воде Флёда… Никогда.
Проводить его друзей пришли многие. Танирэ мало кого знал. Если честно, он с трудом узнавал даже их самих. По царскому приказу кто-то из других магов позаботился о том, чтобы тела не тронуло тление – так смешно, тратить свою жизнь на мёртвых, которым, в общем-то, всё равно, но да, люди ведь смотрят, вон сколько людей… Лица ребят были точно такими же, как раньше – и совершенно чужими. Как будто не они – а правда, они ли? Знакомые имена и те звучали как пустое, гулкое эхо: Ларс Оттар Халогаланд, Элиас и Лексий Рины…
Это было идеей госпожи Халогаланд. Она сказала: «Бедные дети заслужили хотя бы это». Право не оставаться у людей в памяти как чьи-то бастарды. Право на собственное имя.
Наверное, Элиас был бы рад.
Пиа-Маргит Халогаланд была безумно храброй. Там, на кладбище, у неё были твёрдые плечи и сухие глаза, и, встретив Танирэ, она ободряюще сжала его руку. Он не знал, откуда она берёт силы. Его самого не хватило даже на благодарность.