Глаза старика увлажнились, и он поцеловал Сильви в лоб, расстегнул цепочку, повесил медальон на шею дочери и сказал:
– Это будет вас охранять. Но люди не должны видеть его. Не забудьте об этом.
– Я не забуду, – заверила его Сильви.
– А теперь самое время вернуться домой, пока вас не хватились. А то у бедного Садовника могут быть неприятности.
Я снова удивился: «Как же мы будем возвращаться?» (тем более, как выяснилось, мы не сможем это сделать вместе: я ведь не имею права двигаться по Королевскому Пути). Дети нежно обняли отца, простились с ним. А потом всех нас объяла темнота, в которой вдруг раздалась кошмарная песня:
Он думал, что сидит бизон
Поверх тюремных стен,
Разул глаза – и понял он,
Что там его кузен.
Он крикнул: «На тебя найдет
Управу полисмен!»
– Это я так сказал, – добавил голос.
Дверь отворилась. Перед нами стоял Садовник. Он оглядел нас и добавил:
– С той же уверенностью я сказал бы, что сельдерей – это отнюдь не фейхоа.
– Какой фей? – спросил Бруно.
– Фей Хоа, – сказал Садовник. – Проходите, если вам нужно.
Он открыл дверь. Мы вышли – и буквально ослепли, оказавшись на залитой светом платформе Эльфилда.
Подошел ливрейный лакей и почтительно коснулся шляпы.
– Я вас провожу, Леди, – сказал он, принимая свертки у Леди Мюриэл Орм.
Она улыбнулась, сказала мне: «Доброй ночи» и последовала за лакеем.
Чувствуя себя одиноким и неприкаянным, я подошел к багажному вагону, распорядился насчет своих вещей и пешком отправился к моему другу Артуру Форестеру. Ему в считанные мгновения удалось рассеять мое угрюмое настроение своим радушием.
Он ввел меня в уютную светлую гостиную, усадил в мягкое вольтеровское кресло и сказал:
– Видите, старина, как мало нужно для счастья.
И тут же взял официальный тон:
– Я вам предписываю озон, лукулловы пиры три раза в день и полное моральное разложение.
– Но, Доктор, – запротестовал я, – мораль не допускает разложения, тем более три раза в день!
– И это все, что вы можете сказать? – откликнулся Доктор. – Я продолжаю: в 3 часа пополудни – лаун-теннис, в 5 часов пополудни – естественно, файф-о-клок (всё это дома – в Эльфилде не приняты званые обеды); в 8 часов пополудни – музыка, в 10 – выезды, желательно в дамском обществе. Вот так!
Следует признать: его рекомендации были приятны, особенно последняя.
– В обществе одной дамы я был совсем недавно, – сказал я. – Мы с ней ехали в поезде.
– Каковы ее вкусы? – спросил он. – Может быть, по этому признаку я ее угадаю.
– Нет необходимости угадывать, я знаю, как ее зовут – Леди Мюриэл Орм. Она очень хороша, – сказал я. – Вы с ней знакомы?
– Да, – серьезно ответил Доктор. – Мы с ней знакомы. Вы правы, она вызывает симпатию.
– О да! – объявил я. – Мы беседовали…
– Угощайтесь, – прервал он с явным облегчением, ибо вошла служанка с подносом. И упорно сопротивлялся моим попыткам вернуться к разговору о Леди Мюриэл Орм. Так мы сидели, ужинали, смотрели на огонь в камине. И когда за окном уже совсем стемнело, Артур сделал торопливое признание:
– Видите ли, я не хотел говорить о ней, – он не уточнил, о ком именно, словно в мире не было никаких женщин, кроме «нее», – пока вы не узнали ее поближе и не составили о ней собственного, более справедливого суждения. Но вы меня озадачили. Я не сказал бы этого никому другому, но вы – мой старый задушевный друг. Я надеюсь, вы сказали это в шутку.
– Разумеется, в шутку, – ответил я вполне искренне. – В конце концов, я втрое старше ее. Но если вы ее выбрали, я не сомневаюсь, что она – список всех возможных совершенств.
– И прелестей, и красот, – подхватил Артур. – Она – сама чистота, самоотверженность, искренность и… – он остановился, как бы опасаясь унизить человеческими словами столь неземной предмет.
Наступила тишина. Я расслабленно откинулся на спинку кресла и принялся рисовать в воображении картины семейного счастья Артура и его возлюбленной. Вот они прогуливаются по прекраснейшему из садов. Да и как ему не быть прекраснейшим, если возделывал его талантливейший из садовников – просто поэт своего дела. Он, кстати, был там же: смотрел на влюбленных умиленным взглядом и нежно напевал:
– Он думал, что с ним спор ведет
По-гречески змея.
Разул глаза – а там ползет
Ночь будущего дня.
– Опять мне не с кем поболтать –
Тосклива жизнь моя!
Сильви и Бруно, между прочим, тоже были в саду. Но что еще удивительнее, там же появились Заправитель и его Миледи. Запра-витель читал письмо, врученное ему Профессором, который стоял неподалеку.