Базилио.
Ты прав.Мне долг велит – иного нет исхода —Все чувства нежные поправ,Пожертвовать младенцем для народа.Но все ж я человек... о, слишком тяжелоГнетет корона золотаяИ клонится к земле, изнемогаяПод бременем венца усталое чело.Идем же, старый друг...С какою сладкой мукойПодкрадусь я, как вор, к ребенку моему...Не бойся, я будить его не стану, и к немуТихонько подойду – ни жалобы, ни звука,Я только посмотрю и только, пред разлукой,К шелковым пеленам уста мои прижму...Родимый мой, прости, прости навек мой милый...Клотальдо, тяжко мне... о Боже, дай мне силы!..
Базилио и Клотальдо уходят.
Шут(один на полутемной сцене).
Король младенца губит сам.Он мнит себя судьбой гонимым.И глупым бредням и мечтамОн сыном жертвует любимым.Себе мы горе создаем.И сны, и призраки пустыеМы древней мудростью зовемПредубежденья вековые.В колодце, в черной глубине.Мы видим, влагой отраженный,Свой образ собственный на дне:Так ум наш робкий и смущенный,Склонясь над мертвой пустотой,Во мраке вечности немойСвое лишь видит отраженьеИ суеверно чтит его.Как высший ум и божество.Как волю звезд и провиденье.Дохни лишь разумом на них —И сон исчез неуловимый.И нет уж призраков ночныхИ воли звезд непобедимой.Но люди-трусы не поймутМогучей силы отрицанья:Я одинок, философ-шут.Но втайне полон состраданья.В насмешках теплится любовь;Мне жалко их; предвижу вновьБорьбу, ненужные мученья.Бесцельно льющуюся кровь.За тень мечты, за сновиденья.Но жалость робкая мояБессильна... Если б молвил я:«Стыдитесь верить предрассудку!»Они бы распяли меня,Иль мудрость приняли за шутку.
Занавес.
Первое действие
Скалы, покрытые лесом; у входа пещеры Клотальдо. После пролога прошло 18 лет.
Клотальдо.
Уж вечереет; солнца лучНе так отвесен, бел и жгуч;И золотистый, мягкий светКакой-то благостью согрет.Как пар, волнуясь над землей.Еще тяжелый дышит зной.На голой, розовой кореОгромных сосен на горе.На серых, мертвых лишаях.На тихих, выжженных камнях.А там – меж ясеней немых,Дубов и вязей вековых —Уж ночь зеленая: там – теньИ усыпительная лень;Там на гнилой коре стволовНаросты влажные.Там слышен вздох уснувших фей —То между спутанных ветвейЖурчит невидимый ручейИ нежный мох кропит росой...Но луч прорвался золотойВ ту ночь, – и блеском залитаСтрекоз влюбленная чета:Они в лобзании на мигСлились, и к стану стан приник.Над изумрудным тростникомПылая синим огоньком.О, как прекрасен Божий мир.Как чист сияющий эфир!..Природа молится и ждет.Что ангел мира снизойдет.И небо говорит «прости»Земле, пред тем. чтоб отойтиКо сну... Пред тем, чтоб задрематьОни целуются: так мать,От колыбели уходя,В последний раз свое дитя,Чтобы спалось ему светло,Целует в сонное чело.Довольно грез; пора готовить ужин.С охоты Сильвио придет голодныйТому, кто с волею природы дружен.Тому, кто без рабов живет свободный.Котел с похлебкой так же мил и нужен,Как вешние пленительные розы.Как золотые девственные грезы.С тех пор, как мы работниками стали,Ни для каких красот земли и неба,Ни для какой возвышенной печали —Забыть нельзя кусок насущный хлеба.От гордости навек мы отрешилисьИ, наравне с растеньями, зверями.С несметными живыми существами,Закону общей жизни покорились.Η вот мы счастливы, и сам собоюРешился вдруг, так просто, без мученья.Вопрос о жизни; если же пороюСмущают душу старые сомненьяИ прежняя тоска меня тревожит —Работать я иду, и никакиеВопросы, думы, страсти роковыеТруду ничто противиться не может.Вот и Сильвио: под мехом,С луком звонким и копьем.Он добычу мчит со смехом.С торжествующим лицом.То с блестящими клыкамиОкровавленный кабан;С этой ношей над скаламиМчится юный великан.И колючки в гриве львинойОт терновника вплелись.И с косматою щетинойКудри черные слились.Облик мужествен и грозен.Взор величествен и строг...Весь, как юный полубогОн могуч – и грациозенНо прекрасней ли одеждЭти мускулы стальные,Эта тень стыдливых вежд.Члены бодрые, нагие,Крови юношеской жар.Кожи бронзовый загар...Вот оно дитя природыПосмотрите на него:Это – жизни и свободы.И здоровья торжество!