— Неужели Уггуга?! — воскликнул я в порыве негодования. Я не мог больше сдерживать свои чувства. Подумать только, какой громадной силой обладает одно-единственное слово! Не успел еще мой вопль умолкнуть, как внезапная вспышка изменила все вокруг меня, и я опять обнаружил себя на прежнем месте, в углу купе, напротив молодой особы, которая наконец подняла вуаль и теперь с удивлением глядела на меня.
Глава пятая
ДВОРЕЦ НИЩЕГО
Вероятно, просыпаясь, я сказал нечто странное: в ушах моих все еще звучали отголоски того ужасного вопля, хотя, впрочем, моя спутница, видимо, не обратила на это особого внимания. Итак, что бы такое мне придумать в свое оправдание?
— Надеюсь, я не напугал вас? — произнес я наконец. — Простите, я и сам не помню, что говорил. Наверное, я задремал.
— Вы сказали: «Неужели Уггуга?!» — отвечала молодая особа; ее губки вздрагивали, она пыталась улыбнуться, несмотря на все усилия казаться бодрой. — Правда, вы не сказали это, а — прокричали!
— Раскаиваюсь и прошу прощения! — вот все, что я смог ответить, чувствуя полную беспомощность. «Э, да у нее глаза Сильвии! — подумал я, не вполне уверенный в том, окончательно ли я проснулся. — И этот взгляд, сияющий чистотой и невинностью, — тоже совсем как у Сильвии. Правда, ротик у Сильвии совсем другой, не столь решительно очерченный, и в ее устремленном вдаль взгляде не сквозит печальная задумчивость, присущая тем, кому пришлось пережить скорбь…» — Тут причудливые фантазии едва не заставили меня пропустить слова дамы.
— Если вы читали «Кошмарный шиллинг», — продолжала она, — или что-нибудь о привидениях, или динамите, или на худой конец о полуночных убийцах, тогда вас можно понять, но все эти ужасы не стоят и шиллинга, пока не превращаются в настоящий ночной кошмар. Но ведь у вас всего лишь медицинский справочник, не так ли? — сказала дама, переводя глаза на книгу, за которой я задремал.
Ее дружелюбный, откровенный тон в первую минуту буквально обезоружил меня; в нем не было ни малейшего следа развязной самоуверенности, порой присущей детям, — а она казалась ребенком: ей, насколько я могу судить, было чуть больше двадцати; наоборот, она так и излучала невинную открытость почти ангельского существа, которому еще внове земные, обыденные — или, если угодно, варварские — стороны жизни общества. Примерно так же, подумалось мне, будет говорить и Сильвия лет этак через десять.
— Вы не упомянули о призраках, — продолжал я, чтобы поддержать разговор, — а они ведь бывают поистине ужасными.
— Да, пожалуй, — отвечала дама. — Банальные призраки на железных дорогах — я имею в виду призраков со страниц вагонного чтива — существа поистине жалкие. Мне даже хочется вместе с Александром Селькирком сказать: «Их миролюбие просто убивает меня!» Им никогда не стать ночными Убийцами. Они просто не могут «барахтаться в крови», чтобы спасти свою шкуру!
«Барахтаться в крови…» — повторил я эту весьма смелую фразу соседки. А разве можно барахтаться в какой-нибудь жидкости?
— Думаю, нет, — отвечала дама, словно она думала о том же, но много-много лет назад. — Для этого нужно что-нибудь густое. Ну, например, можно барахтаться в хлебном соусе. К тому же белое очень уместно для призрака, который собирается барахтаться в чем-нибудь!
— И что же, в этой книге вам встретились по-настоящему страшные призраки? — продолжал я.
— А как вы догадались? — отвечала она с бесхитростной открытостью и подала мне свою книжку. Я жадно раскрыл ее, ощущая приятную дрожь (какую вызывает, например, хорошая история о призраках) из-за тех «неслучайных» совпадений, которые столь неожиданно заставили меня погрузиться в круг ее интересов.
Увы. Книга, которую она читала, оказалась «Домашней кулинарией», раскрытой на статье «Хлебный соус».
Когда я возвращал ей книгу, выглядел я, вероятно, бледным как полотно, так что дама при виде моего замешательства даже рассмеялась:
— О, это куда более захватывающее чтение, чем современные бредни о призраках, уверяю вас! В прошлом месяце мне встретился призрак — я не имею в виду настоящих, сверхъестественных призраков — в одном журнале. О, он был совершенно лишен аромата и не смог бы и мышь испугать! Короче, он был из тех призраков, которым никто и стула не предложил бы!
«Три раза по двадцать и еще десять лет, плешь и очки тоже, в конце концов, имеют свои преимущества! — мысленно сказал я себе. — Вместо беззаботной юности и девичества, издающих время от времени какие-то односложные вопли, перед нами старик и ребенок, легко и просто находящие общий язык, словно они уже давным-давно знакомы!»