Часть первая
Глава первая
МЕНЬШЕ ХЛЕБА! БОЛЬШЕ НАЛОГОВ!
…И тогда все опять зааплодировали, а какой-то незнакомец, взволнованный больше остальных, подбросил свою шляпу в воздух и закричал (насколько я мог разобрать): «Кто орал за Вице-губернатора?!» Орали все, но вот за Вице-губернатора или за кого-то еще, разобрать было трудно. Некоторые вопили: «Хлеба!», другие: «Налоги!», но никто толком не понимал, чего же они хотят.
Все это я видел через открытое окно Столового кабинета Губернатора, выглядывая из-за плеча Лорда-Канцлера, который вскочил на ноги, как только поднялся крик, и бросился к окну, чтобы лучше видеть все происходящее на площади.
— Что бы это могло значить? — повторял он сам с собой, заложив руки за спину; затем он принялся расхаживать по комнате взад и вперед, его мантия развевалась у него за спиной. — Я никогда раньше не слышал таких воплей — да еще так рано, утром! И притом какое единодушие! Вы не находите, что это весьма примечательно?
Я скромно заметил, что, на мой слух, все они кричали кто о чем, но Канцлер не пожелал слушать моих доводов.
— Уверяю вас, они все кричали одно и то же! — проговорил он; затем, высунувшись из окна, он прошептал какому-то человеку, стоявшему внизу: — Велите им построиться, слышите? Правитель будет с минуты на минуту. Подайте им сигнал, чтобы начинали маршировать! — Все это явно предназначалось не для моих ушей, но я поневоле услышал эти слова: ведь мой подбородок почти касался плеча Канцлера.
«Марш» этот выглядел очень забавно: это была странная процессия людей, вышагивавших по двое в ряд; начиналась она где-то за пределами площади и двигалась неровным зигзагом в направлении Дворца, отчаянно шатаясь из стороны в сторону, подобно тому, как парусное судно лавирует против встречного ветра, так что При очередном повороте голова процессии часто оказывалась дальше от нас, чем при предыдущем.
И все же было совершенно очевидно, что все совершалось строго по команде. Я заметил, что все глаза были устремлены на человека, стоявшего прямо под нашим окном, — того самого, кому Канцлер постоянно что-то шептал. Человек этот держал в одной руке шляпу, а в другой — маленький зеленый флажок; как только он поднимал флажок, процессия немного приближалась, а когда опускал — удалялась от нас. Когда же он махал шляпой, марширующие поднимали неистовый крик. Они кричали: «Ур-р-ра! — внимательно следя за шляпой, которой размахивал незнакомец. — Ур-р-ра! Не-эт! Консти! Т-туция! Меньше! Хлеба! Больше! Налогов!»
— Так-так, хорошо, продолжайте! — прошептал Канцлер. — Дайте им немного перевести дух, пока я не подам знак. Его еще нет! — Но в этот миг огромные двери салона распахнулись, и Канцлер с виноватым видом обернулся, чтобы приветствовать Его Высокопревосходительство. Но оказалось, что это был всего лишь Бруно, и Канцлер с трудом сумел скрыть раздражение.
— Привет! — проговорил вошедший, как обычно обращаясь и к Канцлеру, и к слугам. — Вы не знаете, куда запропастилась Сильвия? Я ищу ее!
— Она беседует с Правителем, вашсочство! — слегка поклонившись, отвечал Канцлер. Разумеется, в упоминании этого титула (который, как вы, конечно, догадались и без меня, был не что иное, как усеченное до трех слогов «ваше королевское высочество») по отношению к малышу, отец которого был всего лишь Правителем Чужестрании, заключалась немалая доля абсурда. Но мы должны извинить человека, который провел несколько лет при дворе Сказколандии и овладел там почти недостижимым искусством произношения самых невероятных звукосочетаний.
Однако этот поклон, обращенный к Бруно, оказался излишним, ибо мальчик выбежал из комнаты еще до того, как церемония произнесения неизреченного трехсложника была триумфально завершена.
В этот момент вдалеке послышался чей-то крик: «Речь! Пусть Канцлер произнесет речь!»
— Хорошо, друзья мои! — с необычайной быстротой произнес Канцлер. — Будет вам речь!
В этот миг один из слуг, несколько минут старательно трудившийся над приготовлением коктейля из яиц и шерри, почтительно подал его на большом серебряном подносе. Канцлер благосклонно принял его, неторопливо выпил, милостиво улыбнулся счастливому слуге, поставил на поднос пустой бокал и начал. Вот его речь (украшение моей коллекции!):