— Тесновато, как видишь, но вполне достаточно места для нас двоих. Садись вон в то кресло, дружище, и давай ещё раз хорошенько поглядим друг на друга! Ха! У тебя здорово изнурённый вид! — И строгим профессиональным тоном он продолжал: — Предписываю озон и развлечения в обществе — в пилюлях чем покрупнее. Принимать за пиршественным столом три раза в день.
— Но доктор! — запротестовал я. — В обществе не принимают по три раза в день!
— И это всё, что ты знаешь об Обществе? — весело отозвался молодой доктор. — В гостях: теннис на лужайке, в три часа дня. В гостях: званый чай, в пять часов вечера. В гостях: музицирование (здесь, в Эльфстоне, обедов не дают), в восемь часов вечера. Экипажи к десяти, и по домам!
Я вынужден был признать, что звучит это весьма привлекательно. А заодно похвастался:
— А я уже кое-что узнал о вашем женском обществе. Некая здешняя леди ехала со мной в одном вагоне.
— Как она выглядела? Тогда я, возможно, угадаю, как её зовут.
— Её зовут леди Мюриел Орм. А насчёт «выглядела» — красавица, да и только. Ты её знаешь?
— Да, я её знаю. — Строгий доктор слегка покраснел, добавив: — Согласен с тобой. Она действительно красива.
— Она совершенно завладела моим сердцем, — озорно продолжал я. — Мы говорили о…
— Приглашаю отснедать! — перебил меня Артур, с видимым облегчением увидав, что служанка внесла поднос.
После ужина он твёрдо пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриел, пока вечер в конце концов не перешёл в ночь. А потом, когда мы сидели, глядя в пламя камина, и наша беседа выдохлась, он вдруг сделал торопливое признание.
— Не хотелось мне заводить с тобой разговора о ней, — сказал он (не называя имени, как если бы в мире существовала всего одна «она»), — пока ты не разглядишь её поближе и сам не оценишь, но никак не могу удержаться после твоих слов. Ни с кем другим я ни за что не стал бы об этом говорить. Но тебе я доверю один секрет, дружище! Да! Для меня правда то, что ты сказал о себе в шутку!
— Только в шутку, уверяю тебя! — с жаром произнес я. — И то сказать, я же в три раза старше её! Но если она — твой выбор, то я уверен, что это вполне достойная девушка и, к тому же…
— К тому же такая милая, — продолжил за меня Артур, — такая чистая, самоотверженная, искренняя и… — он внезапно осёкся, будто не мог позволить себе говорить всуе о столь священном и драгоценном предмете.
Последовало молчание; я дремотно откинулся в своём кресле, поглощённый яркими и прелестными видениями Артура и его возлюбленной, а также образами мира и счастья, предназначенного им.
Воображение рисовало мне, как они любовно и томно прохаживаются рука об руку под нависающей кроной деревьев, растущих в их собственном чудесном саду, и как по возвращении с лёгкой прогулки их приветствует верный садовник.
Казалось вполне естественным, что садовник выказывает бурный восторг при виде своих милостивых хозяев — господина и госпожи, — но как же удивительно по-детски те выглядели! Я бы даже принял их за Сильвию и Бруно; но что ещё удивительнее, — садовник выказывал свои чувства диким отплясыванием и бессмысленной песней!
— а поразительнее всего, что Вице-Губернатор и «миледи» стояли тут же, со мной бок о бок, обсуждая какое-то распечатанное письмо, которое только что было поднесено им Профессором, в смиренном ожидании стоявшим теперь в нескольких ярдах поодаль.
— Если бы речь не шла об этих двоих негодниках, — донеслись до меня слова Вице-Губернатора, который, произнося их, злобно взглянул на детишек, вежливо слушавших песню Садовника, — всё было бы гораздо проще.
— Прочти-ка мне ещё разок это место, — сказала миледи.
Вице-Губернатор прочёл вслух:
— «…Поэтому мы нижайше просим Вас милостиво принять Королевство в согласии с единодушным решением Совета эльфов, и милостиво позволить Вашему сыну Бруно — о чьём благоразумии, одарённости и красоте до нас давно доходят многочисленные слухи — считаться Прямым Наследником».
— Ну и в чём же тут затруднения? — спросила миледи.
— Да что вы, не видите? Посол, доставивший это письмо, ожидает в доме. Он пожелает взглянуть на Сильвию и Бруно, а потому, если он увидит Уггуга, да припомнит все эти «благоразумие, одарённость и красоту», он же решит, что…
— И где ж ты думаешь найти более замечательного мальчика, чем Уггуг? — возмущённо перебила миледи. — Более одарённого, более красивого?
На всё это Вице-Губернатор ответил просто:
— Ну что вы за трещотка! Единственный выход для нас — убрать куда-нибудь этих двоих негодников. Если вы окажетесь на это способны, то я позабочусь об остальном. Я сделаю так, что он примет Уггуга за образец благоразумия и всего прочего.
— Мы, конечно же, станем пока называть его «Бруно»? — спросила миледи.
Вице-Губернатор поскрёб подбородок.
— Гм! Нет! — задумчиво произнёс он. — Не поможет. Эта бестолочь ни за что не запомнит, что ему следует отзываться на это имя.
— Что, бестолочь! — вскричала миледи. — Он не большая бестолочь, чем я!
— Вы правы, моя дорогая, — успокоительно проговорил Вице-Губернатор, — не большая.
Миледи не возражала.
— Пойдём же, примем посла, — сказала она и поманила пальцем Профессора. — В какой из комнат он ожидает?
— В библиотеке, мадам.
— И как, вы сказали, его звать по имени?
Профессор заглянул в карточку, которую держал в руке.
— Его Ожирение Барон Доппельгейст.[11]
— Чего это он заявился под таким потешным титулом? — сказала миледи.
— Не сумел его изменить за время путешествия, — смиренно ответил Профессор. — В его багаже оказалось чересчур много припасов.
— Ты пойдёшь и примешь его, — обратилась миледи к Вице-Губернатору, — а я займусь детьми.
ГЛАВА VII
Барон-посол
Я отправился было за Вице-Губернатором, но, немного подумав, решил всё же понаблюдать за его супругой, любопытствуя видеть, как она ухитрится избавиться от детей.
Я отыскал её в ту минуту, когда она, держа за руку Сильвию, другой своей рукой с самой что ни на есть материнской нежностью гладила Бруно по головке. Оба ребёнка глядели настороженно и почти испуганно.
— Мои ненаглядные, — говорила она, — я задумала приготовить для вас угощение! Этим чудесным вечерком Профессор возьмёт вас с собой далеко в лес; я дам вам сумку с едой, и вы устроите славненький пикник на берегу реки!
Услышав такое, Бруно подпрыгнул и захлопал в ладоши.
— Вот здорово! — закричал он. — Правда, Сильвия?
Сильвия, с лица которой ещё не совсем исчезло недоверчивое выражение, всё-таки вежливо сказала: «Большое спасибо» и запрокинула головку для поцелуя.
Миледи отвернулась, чтобы скрыть улыбку торжества, появившуюся на её широченном лице, подобно ряби на поверхности озера.
— Маленькие дурачки, — пробормотала она, зашагав к дому.
Я поспешил следом.
— …Именно так, Ваше Превосходительство, — говорил Барон, когда мы входили в библиотеку. — Вся пехота была под началом у меня. — Он повернулся к нам и был официальным образом представлен миледи.
— Так вы к тому же военный герой? — спросила миледи.
Маленький толстый человечек самодовольно улыбнулся.
— Ну да, — произнёс он, потупив взгляд. — Все мои предки прославились своими воинскими талантами.
Миледи милостиво улыбнулась.
— Таланты — это наследственное, — заметила она. — Как и любовь к пирожным.
Барон принял обиженный вид, и Вице-Губернатор благоразумно сменил тему.
— Обед скоро будет готов, — сказал он. — Могу ли я иметь честь проводить Ваше Ожирение в комнату для гостей?
11
Доппельгейстами, или доппельгенгерами (как в памфлете «Эвклид и его Современные Соперники») зовётся особая порода духов, являющихся как бы двойниками обычных людей. В поэме «Фантасмагория» они тоже упоминаются, только уже не под столь мудрёным (ради стихотворного размера) названием «двойники».