— Конечно! — быстро отозвался Садовник. — Я всегда любезен. Всегда и всех люблю. Вот, идите! — И он распахнул калитку, позволив нам выйти на пыльную большую дорогу.
Вскоре мы отыскали путь к знакомым кустам, которые таким чудесным образом пригнулись в тот раз к земле. Здесь Сильвия извлекла на свет свой Волшебный Медальон, задумчиво покрутила его в руке и в конце концов беспомощно обратилась к Бруно:
— А что мы должны с ним сделать, Бруно, чтобы он заработал? У меня всё вылетело из головы!
— Потри его с лева, — предложил Бруно.
— А где у него левая сторона? — Недоумение Сильвии было вполне извинительным. Но тут она догадалась, что стоило бы попытаться потереть как слева направо, так и справа налево.
Трение слева направо не дало никакого результата.
А справа налево…
— Стой, стой, Сильвия! — тревожно воскликнул Бруно. — Что-то начинается!
Ряд деревьев, стоящих у ближнего холма, медленно двинулся вверх по склону, шествуя торжественной процессией, в то время как неширокий мелкий ручеёк, мирно журчавший у наших ног минутой раньше, принялся плескаться, пениться и пугающе набухать пузырями.
— Потри по-другому! — закричал Бруно. — Потри вверх-вниз! Быстрее!
Это была счастливая мысль. Трение вверх-вниз сделало своё дело. Местность, начавшая было выказывать признаки умственного расстройства в разных видах, вернулась к своему нормальному состоянию сдержанности — за исключением маленькой жёлто-коричневой мышки, продолжавшей дико метаться по дороге и хлеставшей хвостиком, словно маленький лев.
— Давай пойдём за ней, — сказала Сильвия; и это тоже была счастливая мысль. Мышка сразу же припустила деловой рысцой, под которую мы с лёгкостью подстроились. Меня беспокоила лишь одна странность. Маленький зверёк, за которым мы следовали, быстро увеличивался в размерах и с каждым мгновением всё больше делался похожим на настоящего льва.
Вскоре превращение полностью завершилось, и вот уже на дороге стоял благородный Лев, терпеливо ожидая, когда мы нагоним его, чтобы двинуться дальше. Дети, казалось, не испытывали ни малейшего страха, они похлопывали и поглаживали Льва, будто тот был всего лишь шотландским пони.
— Помоги залезть! — крикнул Бруно. Не заставляя просить себя дважды, Сильвия подсадила его на широкую спину благородного зверя, после чего сама уселась позади брата на дамский манер. Бруно схватил каждой рукой по доброму клоку львиной гривы и стал похож на заправского всадника, правящего невиданным конём.
— Но-о! — этой команды оказалось достаточно, чтобы Лев немедленно припустил лёгким галопом, и вскоре мы оказались в лесной чаще. Я говорю «мы», потому что я, похоже, сопровождал их, хотя как именно ухитрился не отстать от галопирующего Льва, совершенно не могу объяснить. Но я точно был вместе с детьми, когда мы наскочили на место, где старик нищий рубил хворост; у его ног Лев сделал низкий почтительный поклон, и в этот момент Сильвия и Бруно спрыгнули на землю, чтобы тот час же броситься в объятья старика.
— От плохого к худшему, — задумчиво пробормотал старик, когда дети закончили весьма сбивчивый рассказ про визит Посла, о котором они, несомненно, узнали из официального сообщения, ведь их-то никто Послу не представил. — От плохого к худшему! Их намерения ясны. Всё вижу, но ничего не могу изменить. Себялюбие низкого и могущественного человека, себялюбие честолюбивой и глупой женщины, себялюбие злобного и не ведающего иной любви ребёнка — путь для них один: от плохого к худшему. И я опасаюсь, что вам, мои дорогие, придётся ещё долго всё это сносить. Однако, если дела пойдут хуже некуда, вы можете приходить ко мне. Пока ещё я могу сделать немногое…
Схватив пригоршню пыли и рассеивая её по воздуху, он медленно и торжественно произнёс несколько слов, прозвучавших как заклинание, пока дети глазели в благоговейном молчании:
Облако пыли распростёрлось в воздухе и, словно живое, стало принимать разные забавные очертания, непрестанно сменяющиеся одно другим.
— Оно делает буквы! Оно делает слова! — в страхе прошептал Бруно, уцепившись за Сильвию. — Только я не могу прочесть! Прочитай их, Сильвия!
— Сейчас попробую, — смело ответила Сильвия. — Подожди-ка, дай мне как следует рассмотреть это слово…
— Я не стану есть! — ворвался в наши уши неприятный голос.
ГЛАВА IX
Шут и Медведь
Да, мы опять были в саду; и, чтобы только не слышать этого ужасного режущего слух голоса, мы поспешили в дом и сразу оказались в библиотеке. Но и там было не лучше: Уггуг ревел что было мочи, Профессор понуро стоял у него за спиной, а миледи, обвив своими руками шею сынка, гладила его по головке и приговаривала:
— Да как они только смеют требовать, чтобы он учил этот противный урок? Мой ты котёночек!
— Что тут за шум? — гневно вопросил Вице-Губернатор, стремительно входя в комнату. — И кто поставил тут эту вешалку для шляп? — С этими словами он нахлобучил свою шляпу на голову Бруно, столбом стоявшего посреди комнаты в глубоком ошеломлении от внезапной перемены местности. Мальчик даже не сделал попытки снять эту шляпу, хотя её поля опустились прямо ему на плечи, отчего он стал похож на малюсенькую свечку, накрытую огромным колпачком-гасителем.
Профессор заискивающе объяснил, что Его Высочество милостиво изволили отказаться делать уроки.
— Живо займись уроками, ты, маленький оболтус! — загремел Вице-Губернатор. — Получи вот! — И звучная оплеуха заставила несчастного Профессора кубарем покатиться через всю комнату.
— Не бейте! — взмолился Профессор, в полуобмороке оседая к самым ногам миледи.
— Не брейте? А вот и побреем, — откликнулась та, затаскивая беднягу в кресло и обёртывая его шею салфеткой. — Где бритва?
Тем временем Вице-Губернатор, придерживая Уггуга одной рукой, другой охаживал его своим зонтиком.
— Что это за гвоздь торчит здесь в полу? — громыхал он. — Забьём его немедленно! Забьём его! — И удар за ударом обрушивались на извивающегося Уггуга, пока тот, захлёбываясь слезами, не повалился на пол.
Затем его папаша повернулся к разыгрываемой сцене «бритья» и разразился хохотом.
— Прошу прощения, дорогая, не могу остановиться, — произнёс он, едва переводя дух. — Ну что ты за дурочка! Поцелуй же меня, Табби!
И он обхватил руками шею устрашённого Профессора, который издал дикий вопль, но получил ли при этом предвещаемый поцелуй, мне не довелось увидеть, так как Бруно, освободившийся к этому времени от своего колпачка-гасителя, ринулся прочь из комнаты, и Сильвия за ним; я также поспешил за детьми, настолько боялся остаться один в обществе этих сумасшедших.
— Бежим к отцу! — промолвила Сильвия, тяжело дыша, когда все мы оказались в саду. — Лично мне кажется, что дела пошли хуже некуда. Попрошу-ка Садовника снова нас выпустить.
— Ой, только не идти всю дорогу, — захныкал Бруно. — И почему у нас нет выезда четвернёй, как у дяди!
Но тут снова раздался знакомый голос, пронзительный и неистовый:
— Ну уж нет, не выпущу вас снова! — сказал Садовник, не дав детям и рта раскрыть. — Вице-Губернатор знаете, как задал мне, за то что я в прошлый раз позволил вам выйти? Так что я вам не товарищ! — И, отвернувшись от детей, он принялся исступлённо рыть прямо посреди посыпанной гравием аллеи, вновь и вновь припевая: