— Допускаю, что слова немного сбивают с толку, — произнёс он. — Дело тут вот в чём. Последнее событие является следствием первого, однако необходимость этого последнего события есть причина необходимости первого.
— Вполне понятно, по-моему, — сказала леди Мьюриел. — И как это применить к нашему случаю?
— Очень просто. Какую цель, по нашим понятиям, может иметь тот порядок вещей, согласно которому всякое живое существо определённого размера (грубо говоря) имеет определённый облик? Взять, например, человеческое племя; его представители — двуногие существа. Другая совокупность живых существ, начиная львом и заканчивая мышью, четвероноги. Спускаемся ещё на шаг или два, и видим насекомых с шестью ногами — гексаподов, красивое название, правда? Но красота, в нашем смысле слова, на глазах пропадает, чем дальше мы идём вниз: существа становятся всё более… Не хочу сказать «отвратительными», всё-таки Божье творение, но более нескладными. А когда мы берём микроскоп и спускаемся ещё на несколько шагов ниже, то находим тварей ужасно нескладных и с ужасным количеством ног!
— Можно придумать альтернативу, — сказал граф. — Ряд из повторяющихся diminuendo[38] особей одного и того же типа. Оставим пока вопрос о скучном однообразии такой последовательности, просто давайте взглянем, как это действует. Начнём с человеческих существ и тех животных, в которых они имеют нужду — лошадей, коров, овец и собак — ведь пауки и лягушки нам не слишком-то нужны; верно, Мюриел?
Леди Мюриел аж передёрнуло — слишком болезненным был предмет.
— Обойдёмся как-нибудь, — со знанием дела ответила она.
— Так вот, получим вторую человеческую расу, высотой в пол-ярда…
— …у которой будет один источник возвышенного наслаждения, которого лишены обычные люди, — вмешался Артур.
— Какой источник? — спросил граф.
— Ну как же — величественность ландшафта! Судите сами: величественность горы — для меня — зависит от её размера по отношению ко мне. Удвойте высоту горы, и величественности ей тоже прибавится вдвое. Уменьшите наполовину меня — эффект будет таким же.
— О, счастлив, счастлив Малышок! — захлопала в ладоши леди Мюриел. — Лишь тот, кто мал, лишь тот, кто мал, понять Высот величье смог!
— Но позвольте продолжить, — сказал граф. — Дальше у нас будет третья раса людей, пять дюймов высотой; четвёртая раса, в один дюйм…
— Они не смогут питаться обычной говядиной или бараниной, сам посуди! — вмешалась леди Мюриел.
— Верно, дочка, я и забыл. Каждая такая раса должна иметь собственных коров и овец.
— И собственную растительность, — добавил я. — Разве управится корова высотой в дюйм с травой, что колышется у неё над рогами?
— И то правда. У нас должны быть пастбища, так сказать, на пастбищах. Обычная трава послужит нашим дюймовым коровам этаким пальмовым лесом, в то время как вокруг каждого высокого стебля расстелется крохотный коврик микроскопический травки. Думаю, такая схема будет действовать превосходно. Наш контакт с низшими расами окажется прелюбопытным! Какими милашками должны быть бульдоги высотой в дюйм! Думаю, что даже Мюриел при виде их не сбежит.
— А ты не думаешь, что нам следует также иметь ряд crescendo?[39] — спросила леди Мюриел. — Только представь человека в сто ярдов высотой! Ему понадобится слон в качестве пресс-папье и крокодил вместо пары ножниц!
— А ваши расы столь разных размеров будут друг с другом общаться? — спросил я. — Скажем, воевать или заключать договоры?
— Войны, я думаю, нам следует исключить. Когда вы способны одним махом стереть в порошок целый народ, вы не можете вести войну на равных. Но вот стычки умов в нашем идеальном мире вполне будут возможны, ведь мы, разумеется, должны будем признать мыслительные способности у всех безотносительно к размеру. Наверно, честнейшим правилом будет такое: чем меньше раса, тем сильнее её умственное развитие!
— Не хочешь ли ты сказать, — спросила леди Мюриел, — что эти карлики ростом в дюйм способны будут перечить мне?
— Именно, именно! — воскликнул граф. — Ведь логическая сила доводов не зависит от роста существа, которое эти доводы высказывает.
Леди Мюриел с негодованием замотала головой.
— Я не стану вступать в пререкания ни с кем, в ком меньше шести дюймов росту! — воскликнула она. — Я лучше посажу его за работу!
— За какую работу? — спросил Артур, с улыбкой восхищения слушая эту нелепицу.
— За вышивание! — не моргнув глазом, ответила леди Мюриел. — Какая прелестная вышивкя будет у них получаться!
— Однако если они сделают что-нибудь не так, — сказал я, — то вы не сможете им ничего доказать. Не знаю почему, но согласен с вами, сделать это будет совсем нелегко.
— А вот почему, — ответила она. — Нельзя же настолько поступаться своим достоинством.
— Конечно нельзя, — эхом откликнулся Артур. — Точно с картошиной пререкаешься!
— Не уверен, — сказал я. — Такая причина не вполне меня убеждает.
— Ну хорошо, если это не причина, — сказала леди Мюриел, — то какова она должна быть по-вашему?
Я изо всех сил попытался понять смысл её вопроса, но меня всё время отвлекало неотвязное жужжание какой-то пчелы, а в воздухе разливалась такая дремотность, что каждая мысль застревала на полпути, да и поворачивала восвояси спать; потому всё, что я смог из себя выдавить, ограничилось словами: «Это должно зависеть от веса картошины».
Я-то чувствовал, что моё замечание не настолько осмысленно, как мне бы хотелось. Однако леди Мюриел восприняла его как натуральный ответ на свой вопрос.
— В таком случае… — начала она, но внезапно смолкла и обернулась, прислушиваясь. — Вы его не слышите? — спросила она. — Он плачет. Всё же следует узнать, в чём дело.
А я сказал себе: «Как странно! Я был совершенно уверен, что это леди Мюриел со мной разговаривает. Но это всё время была Сильвия!» И я сделал ещё одно тяжкое усилие сказать что-нибудь, что имело хотя бы какой-нибудь смысл:
— Что-то случилось с картошиной?
ГЛАВА XXI
За Дверью из Слоновой кости
— Не знаю, — сказала Сильвия. — Тише! Мне нужно подумать. Я бы, конечно, и одна могла за ним сходить. Но мне хочется, чтобы вы тоже пошли.
— С большим удовольствием, — обрадовался я. — Думаю, что смогу идти так же быстро, как и ты.
Сильвия весело рассмеялась.
— Что за нелепость! Так вы и шагу не сделаете. Вы же лежите, растянувшись на спине! Вы что, сами не чувствуете?
— Я могу идти так же быстро, как и ты, — повторил я. И попытался изо всех сил сделать пару шагов, однако земля ровно с той же скоростью заскользила назад, так что я ни капельки не продвинулся. Сильвия вновь засмеялась.
— Ой, простите, не могу удержаться! Вы и не представляете, как забавно двигаете в воздухе ногами, словно ходите! Подождите-ка. Я спрошу Профессора, как нам лучше поступить. — И она постучала в дверь его кабинета.
Дверь тут же отворилась, и Профессор выглянул из-за неё.
— Чей это плач я только что слышал? — вопросил он. — Это плачет человеческий детёныш?
— Это плачет мальчик, — ответила Сильвия.
— Надо полагать, ты слишком сильно его дразнила?
— Да нет же, — нетерпеливо ответила Сильвия. — Я его никогда не дразню!
— Хорошо, хорошо, мне нужно расспросить об этом Другого Профессора. — Он нырнул обратно в кабинет, и мы услышали его бубненье. — Маленький человеческий детёниш… говорит, что не дразнила его… вид, называемый «Мальчик»…
— Спросите её, что за Мальчик, — произнёс иной голос. Голова Профессора вновь появилась в дверях.
— Что это за Мальчик, которого ты не дразнила?
Сильвия сверкнула мне глазами.
— Мой милый старичок! — воскликнула она и встала на цыпочки, желая поцеловать его, в то время как он степенно склонился, чтобы милостиво принять этот знак приветствия. — Всегда вы меня запутываете! На свете много мальчиков, которых я никогда не дразнила.