— Боюсь, и я сегодня её избежала, — сокрушённо согласилась леди Мюриэль. — Должна была написать Эрику письмо. Не знаю… сказать ли вам, что он думает о молитвах? Лично я никогда бы не взглянула на это в таком свете.
— В каком свете? — спросил Артур.
— Что всё, происходящее в Природе, совершается согласно незыблемым, вечным законам — и наука нам это доказывает. Поэтому просить Бога сделать что-нибудь (за исключением, разумеется, молитвы о ниспослании духовных благ) — значит ожидать чуда; а этого мы делать не вправе. Я никогда не относилась к этому так, как он, и всё-таки его вывод поверг меня в замешательство. Скажите же мне, прошу вас, что бы вы на это ответили?
— Я не расположен обсуждать затруднения капитана Линдона, — сурово ответил Артур, — тем более в его отсутствие. Но если это ваши затруднения, — тут его голос непроизвольно смягчился, — то я выскажусь.
— Это мои затруднения, — значительно ответила она.
— Тогда начнём с вопроса: «Почему вы ожидаете ниспослания духовных благ?» Разве ваш разум не часть Природы?
— Да, но ведь нужно учесть свободу воли — я способна выбрать это или то, и Бог может повлиять на мой выбор.
— Так вы не фаталистка?
— Нет, нет! — с горячностью воскликнула она.
— Благодаренье Богу! — сказал Артур, обращаясь к самому себе и так тихо, что я один расслышал. — Тогда вы согласитесь, что я могу, путём свободного выбора, передвинуть эту чашку, — и он сопроводил слова действием, — в ту сторону или в эту сторону.
— Я согласна.
— Что ж, давайте посмотрим, как далеко простирается действие «незыблемых законов». Чашка сдвигается, потому что моя рука приложила к ней определённую механическую силу. Моя рука также двигается вследствие того, что некие определённые силы — электрические, магнитные или какие ещё там силы оказываются в конце концов «нервическими» — приложены к ней моим мозгом. Впоследствии, когда завершится построение данной науки, эти запасённые мозгом нервические силы, вероятно, сведут к химической энергии, поставляемой мозгу кровью и в конечном счёте извлекаемой из пищи, которую я ем, и из воздуха, которым я дышу.
— Но не будет ли это самым настоящим фатализмом? Где же тогда искать свободу воли?
— В выборе нервных путей, — ответил Артур. — Нервическая энергия мозга, вполне естественно, может быть пущена как по одному нервному пути, так и по другому. И чтобы решить, какой нерв её заполучит, нам требуется нечто большее, чем «неизменный закон природы». Это «нечто» и есть свобода воли.
Глаза леди Мюриэль заблестели.
— Я поняла, что вы хотите сказать! — радостно вскричала она. — Человеческая свобода воли есть исключение в системе неизменных законов. Эрик говорил что-то похожее. Он, как я теперь думаю, указывал на то, что Бог способен повлиять на Природу только через влияние на человеческую волю. Так что мы вполне можем обращаться к Нему с молитвой: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день», — поскольку множество тех причин, от которых зависит производство хлеба, находится в ведении человека. Но молить о дожде или о хорошей погоде было бы так же нелепо, как… — она остановилась, словно из опасения сказать что-нибудь непочтительное.
Тихим, низким голосом, дрожащим от переполнявших его чувств, и с торжественностью человека, присутствующего наедине со смертью, Артур медленно проговорил:
— Будет ли состязающийся со Вседержителем ещё учить?[77] А мы, «полуденным лучом рождённый рой»,[78] даже чувствуй мы в себе силу направить энергию Природы в ту или в эту сторону, — энергию той Природы, в структуре которой мы занимаем такое незначительное место, — разве сможем мы, со всем нашим безграничным высокомерием, со всем нашим жалким чванством, воспрепятствовать этой способности Предвечного? Говоря нашему Создателю: «На сим хватит. Ты сотворил, но править не можешь!»?
Леди Мюриэль спрятала лицо в ладонях и сидела не шевелясь. Только шептала:
— Благодарю, благодарю, благодарю!
Мы поднялись для прощания. Артур с видимым усилием произнёс:
— Ещё одно слово. Если пожелаете узнать силу молитвы — молитвы обо всём и вся, в чём только человек имеет нужду, — испытайте её. Просите, и дано будет вам.[79] Я — испытал. И знаю теперь, что Бог отвечает на мольбу!
Возвращались мы молча, пока не подошли к нашему дому, и тогда я услышал Артуров шёпот, словно эхо моих собственных мыслей: «Почему ты знаешь, жена, не спасёшь ли мужа?»[80]
Больше мы этого предмета не касались. Сидели и беседовали, час за часом провожая этот последний совместный вечер, незаметно утекающий в небытие. Артур имел много чего рассказать мне об Индии и о той новой жизни, что ожидала его впереди, о работе, которую надеялся выполнять. Его широкая и щедрая душа казалась слишком полна благородным честолюбием, чтобы в ней хватило места пустым сожалениям или обидам на несправедливость судьбы.
— Ну вот и утро! — сказал, наконец, Артур, вставая и направляясь к лестнице, ведущей наверх. — Через несколько минут покажется солнце. Я коварно лишил тебя возможности отдохнуть в эту последнюю ночь, но ты меня прости — всё не мог принудить себя сказать тебе «Спокойной ночи». И Бог знает, увидишь ли ты меня когда-нибудь вновь или услышишь обо мне!
— Ну услышать-то услышу, не сомневаюсь в этом! — как можно сердечнее отозвался я и тут же процитировал заключительные строки этого необыкновенного стихотворения «Уоринг»:[81]
— Да, взгляни на Восток! — подхватил Артур, останавливаясь у лестничного окошка, из которого открывался превосходный вид на море и восточный горизонт. — Запад — вот подходящая могила для тоски и печали, для всех ошибок и глупостей прошлого, для его увядших надежд и схороненной Любви! С Востока приходит новая сила, новые стремленья, новая Надежда, новая Жизнь, новая Любовь! Здравствуй, Восток! Привет тебе, Восток!
Его последние слова всё ещё звучали в моей голове, когда я входил в свою комнату и раздвигал на окне занавески, ибо как раз в этот момент солнце в полном великолепии вырвалось из водяной тюрьмы океана и осенило мир светом нового дня.
— Пусть так и случится с ним, со мной и со всеми нами! — проговорил я в раздумье. — Всё, что есть злобного, мертвящего, безнадёжного, да исчезнет с прошедшей Ночью! И пусть всё, что есть доброго, живительного и дарящего надежду, восстанет с рассветом Дня!
Исчезайте с Ночью, холодные туманы и вредоносные испарения, гнетущие тени, завывающие порывы и заунывное уханье совы; просыпайтесь с появлением Дня, неудержимые стрелы света и целебный утренний бриз, рвение пробуждающейся жизни и безумная музыка жаворонка! Привет тебе, Восток!
Исчезайте с Ночью, облака невежества, губительное влияние греха и тихие слёзы печали; выше, выше поднимайтесь в свете Дня, сияющая заря знания, свежее дыхание чистоты и трепет всемирного вдохновения! Привет тебе, Восток!
Исчезайте с Ночью, память умершей любви и сухие листья погибших надежд, слабый ропот и унылые сожаления, от которых цепенеют лучшие движения души; вставайте, расширяйтесь, вздымайтесь выше живительным приливом, мужественная решимость, бесстрашная воля и устремлённый к небесам горячий взгляд веры, которая есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом![82]
Привет тебе, Восток! Да здравствует Восток!
К О Н Е Ц
79
Часто повторяющийся в Евангелиях призыв (напр., Матф., гл. 7, ст. 7 и Лук., гл. 11, ст. 9).
80
Артур цитирует Первое послание к коринфянам апостола Павла, гл. 7, ст. 16. Более полно слова Павла звучат так (ст. 13–14, 16): «И жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его; ибо неверующий муж освящается женою верующею… Почему ты знаешь, жена, не спасёшь ли мужа?»