Когда-то Америка была для нее местом, куда она тоже мечтала попасть. Она представляла, как она прогуливается в платьях в горошек, ест яблочные пироги, лепит снеговиков и живет жизнью героев комикса «Арчи». Потом все стали уезжать туда в качестве ИТ-специалистов (интересно, сколько белых евангелистов должно было умереть и быть похоронено в Индии, чтобы способствовать этой массовой миграции?), и ее желание пропало. Тем не менее она поступила на инженерный факультет. Как и все. Что еще ей оставалось делать?
Он был очарован папоротниками – растениями, сохранившимися еще с юрского периода, которые выжили на Земле, когда она то раскалялась, то остывала, уничтожая большинство современных видов животных. Они росли на влажных латеритных стенах домов в студенческом городке, в котором он жил. Стены давно утратили свой первоначальный коричнево-оранжевый оттенок из-за покрывающего их мха, который приобретал светло-зеленый цвет с приходом дождей, а вскоре темнел и тускнел – так было большую часть года – и в конце концов становился серо-коричневым во время недолгих засух. Из трещин и отверстий в выщербленном камне прорастали папоротники, похожие на густые клоки в бороде его отца, которые смягчали его резкие угловатые черты. Его отец был высоким широкоплечим человеком, немногословным, с глубоко посаженными глазами, которые рассеянно смотрели через очки в толстой оправе. Когда отец улыбался, его глаза еще больше впадали, оставляя в уголках изящные «гусиные лапки». Он любил своего отца. И любил папоротники.
У его отца было много поклонниц, которые начали проявлять интерес как только могли, едва закончился положенный траур по погибшей в автокатастрофе жене. Сантош был младенцем, когда это произошло, и совершенно ничего не помнил. Мать была всего лишь улыбающимся портретом на столе его отца и нашептываемым сочувствием со стороны незнакомых людей. Однако он привык к постоянному потоку внимания, направленному на его отца. В доме всегда находилась какая-нибудь коллега или подруга родителя: вынимала из сушилки свежее белье, приносила «мальчикам» горячий обед, хвалила ребенка, пока тот делал домашнее задание, – главное, каждая женщина старалась, чтобы это все заметил отец.
Профессор Праджапати, или просто Пати – для своих друзей и приятелей, Пати-па – для Сантоша, молча принимал комплименты, не поощряя и не отвергая помощь. Многие из женщин оставались в доме – иногда неделями напролет, – но в конце концов надолго ни одна не задерживалась: им надоедало самодовольство Пати – и они освобождали место для других.
Сантош отправился учиться в жаркий и сухой соседний штат, подальше от милого студгородка, набитого папоротниками, чтобы вывести свою любовь к этому растению на академический уровень. То, что он не пошел по стопам своего отца, знаменитого профессора информатики, принадлежавшего к поколению, в котором инженеры считались людьми науки, больше волновало окружающих, чем его отца. «Ты выбрасываешь свое будущее в окно», – остерегали они его. Он улыбался, неосознанно походя этим на родителя, и ничего не говорил. Именно во время визита домой он встретил Бхагирати, студентку своего отца.
Курс профессора Пати был единственным, который ей нравился, остальные она едва сдавала – в основном из-за своего хронического безразличия. После занятий она отправлялась к нему домой обсудить предмет. В отличие от других преподавателей, он никогда не заводил с ней разговоров об экзаменах или о рынке труда. Вместо этого их разговоры об информатике всегда плавно переходили на такие темы, как теория множеств, философия события или поэзия. Она внимательно слушала и намеренно не смотрела ему в глаза. Она молчала, лишь изредка задавая вопросы. Они до темноты сидели в плетеных креслах в его заваленном книгами кабинете, пока наконец не замечали, что никто не удосужился включить свет. Тогда профессор Пати откашливался и неловко предлагал чай, а она вызывалась приготовить его сама. После того как они в тишине пили чай, она собиралась и, улыбнувшись на прощание, уходила. Только завернув за угол, она позволяла себе выдохнуть и расслабиться. Профессор с балкона смотрел ей вслед, смеясь в бороду.