Но Франк Ширли явно не хотел замечать никаких намеков.
– Очень сожалею, – ответил он, – но я никакого письма не привез.
Сильвия была вне себя от ярости. Неужели у него нет никакого такта, никакого умения держать себя в обществе? Надо было подождать ее в саду, там его появление не бросилось бы так в глаза, а не сидеть здесь, молчать, как устрица, смотреть на нее и ждать. Рано или поздно все должны были заметить, что он ждет именно ее.
Она внезапно повернулась к новому гостю, сидевшему рядом с нею, и сказала:
– Как жаль, что вы приехали так поздно!
– Я не только жалею, я… я… – промямлил он, внезапно просияв.
– Я должна уехать сегодня, – продолжала она. Поощренный ее доверительным тоном, он ответил:
– Я должен сказать вам кое-что.
– Говорите.
– Я приехал сюда лишь затем, чтобы встретить вас. Я был у моих друзей, Алленов, на приеме в день Благодарения, и там только и говорили, что о вас.
Сильвия уже не в первый раз слушала такое вступление.
– Что же там говорили? – спросила она, бросив быстрый взгляд в сторону Франка.
– Говорили, что вы не отпустили от себя до сих пор ни одного мужчину, не ранив его сердца. Разве только это был такой человек, на которого совершенно не интересно было тратить время…
– О, какие ужасы! – воскликнула она. – И это не испугало вас?
– Напротив. Заинтересовало. Я сказал себе: «Хотел бы я видеть, как она меня ранит».
Сильвия вскинула свои длинные ресницы и взглянула на него долгим взглядом, в котором было четыре пятых презрения и одна пятая вызова.
– О, – воскликнул Пендельтон, – не глядите на меня так!
– Не смотреть на вас? – презрительно спросила она.
– Вы, очевидно, убедили себя, что вы самая очаровательная, самая красивая девушка в мире. Право же, вы заблуждаетесь!
– Не дразните меня.
– Отчего?
– Вы будете раскаиваться в этом.
– Я готов дорого поплатиться, Я люблю наблюдать женщину в игре, если она искусна.
Шутливый разговор продолжался в том же тоне. Он показывал свое светское искусство, она умело отражала его остроты, высмеивала его и будила в нем любопытство и интерес. Он относил ее вызывающие взгляды на счет своего обаяния, весь трепетал, не замечая этого и уверяя самого себя, что его чары действуют на Сильвию. Таких встреч и перестрелок у Сильвии были уже сотни в течение ее краткой светской жизни, и все они одинаково мало увлекали ее. Но сегодня она испытывала шальную радость, потому что свидетелем ее торжества был другой человек – этот ужасный человек, сидевший против нее, пронзив взглядом ее душу.
Когда встали из-за стола, Сильвия быстро подошла к Гарриет Аткинсон и взяла ее за руку.
– Гарриет, – шепнула она ей, – ты должна помочь мне.
– В чем?
– Я не могу его видеть.
– Почему?
– Потому, что он станет читать мне проповедь, а я проповеди слушать не желаю. Я уйду в сад, уведи его куда-нибудь в другое место. Пожалуйста!
И, заметив, что Франк направляется к ней, она изо всех сил ущипнула Гарриет за руку, почти выбежала из комнаты и спряталась в садовой беседке.
Не известно, как это случилось: то ли попытки Гарриет удержать Франка оказались безуспешными, то ли она выдала свою подругу, но, как бы то ни было, не успела Сильвия собраться с мыслями, как услыхала шаги, и, выглянув из беседки, увидела Франка, подходившего по узкой тропинке.
– Уходите! Уходите! – крикнула она, когда он остановился в дверях беседки.
Иных слов у нее не нашлось в эту минуту. От всей ее светскости не осталось и следа.
Он несколько мгновений молча смотрел на нее.
– Мисс Кассельмен, – сказал он затем, – я приехал повидаться с вами. Но сожалею о том, что приехал, – добавил он, и голос его звучал холодно и жестко.
– Это ужасно, – проговорила она, – вы ни одной минуты больше не должны оставаться здесь.
Сердце ее отчаянно билось, лицо залила густая краска. Он пытливо взглянул на нее и сказал:
– Я думаю, вы не понимаете даже того, что говорите.
– В самом деле? – пролепетала она ослабевшим вдруг голосом.
Он подошел к ней. Она забилась в угол скамьи, но он взял ее за руки и, несмотря на сопротивление, поднял. Ей показалось, что огненная струя переливается в ее жилы от его рук.
– Сильвия, – прошептал он, – Сильвия, взгляните на меня!
Она инстинктивно, повинуясь его воле, подняла глаза, и взгляды их встретились.
– Вы любите меня? – спросил он.
Она слышала частое биение его сердца, его горячее дыхание на своей щеке и чувствовала сжимавшие ее объятия.
– Я люблю вас! – шептал он.
Она закрыла глаза. Лицо ее горело под его поцелуями. Ей казалось, что она растает от его ласк.
Все существо ее ликовало от счастья. Его любовь окрыляла ее. Но вдруг в ней проснулся страх, внушенный ей воспитанием. Все женщины, просвещавшие ее насчет мужчин и любви, говорили ей, что самое ужасное – это позволить мужчине какую-нибудь вольность. И ее охватил мучительный стыд. Она оттолкнула его от себя.
– Не целуйте меня! Это нехорошо!
– Сильвия! Ведь я люблю вас!
– Молчите! Молчите! – испуганно молила она.
– Вы любите меня, Сильвия?
– Молчите, ради Бога, молчите!
Он выпустил ее из своих объятий. Она, вся дрожа, опустилась на скамью.
– Ах, не надо было этого, – простонала она.
– Почему?
– Меня никто еще не целовал! – И мысль о его поцелуях вновь обожгла ее огнем. Она заплакала. – Нет, нет, не надо было делать этого!
– Сильвия! – вскрикнул он, пораженный и тронутый ее слезами. – Неужели вы не понимаете, что любите меня?
– Я не знаю. Я боюсь чего-то. Я должна подумать. – Она судорожно зарыдала. – Вы теперь уже не будете меня уважать.
– Ну, что вы говорите, Сильвия! Как это могло вам прийти в голову?
– Вы поедете домой, вспомните все это и будете меня презирать.
– Сильвия, – заговорил он тихим, успокаивающим голосом, как говорят с детьми, – я люблю вас, и я уверен, и вы меня любите. И я имею полное право вас целовать, и никакого стыда в этом нет. Сильвия!
Не столько слова, сколько звук его голоса успокоил ее. Она даже вспомнила одно из изречений Леди Ди: «Женщина никогда не должна плакать в присутствии мужчины. От слез бледнеют щеки и краснеет нос». И она решила в душе, что лучше до его отъезда остаться в спасительной тени садовой беседки.
15
Она уехала домой. За обедом она рассказывала, как провела время у миссис Венэбль, и вставила между прочим:
– Ах, да, я познакомилась с Франком Ширли.
– В самом деле? – воскликнула миссис Кассельмен. – Несчастный человек!
– Он уже, должно быть, взрослый теперь, – сказала тетя Варина. – Сколько ему лет?
– Вероятно, двадцать один год, – ответила мать. Сильвия удивилась. Она ни разу не подумала о том, сколько ему лет. Он казался ей совершенно зрелым человеком.
– Я его вижу иногда, – вставил майор, – когда он приезжает по делам в город. Симпатичный парень!
– Он спросил меня, может ли он приехать к нам, – сказала Сильвия. – Я ответила да. Быть может, не следовало, папа?
– Ты отлично сделала, – ответил майор.
– Он очень робкий, молчаливый человек, – добавила она, – он не был уверен, хорошо ли его примут.
– Как можно! – воскликнула миссис Кассельмен. – Мы никогда не стали бы делать какого-либо различия между Ширли и другими.
– Дети Роберта Ширли всегда будут желанными гостями в моем доме, если только это достойные, порядочные люди, – сказал майор.
Сильвия не стала продолжать разговор на эту тему. Первыми результатами своей тактики она была довольна. Франк был не прав, предполагая возражения со стороны ее родителей.
Через два дня приехал на муле негр с запиской от Франка и полным мешком перепелок. Он просил Сильвию принять от него этот подарок, так как она потеряла из-за него много времени, а ее товарищ по охоте, Чарли Пейтон, стрелок плохой и тоже, наверное, настрелял немного. Записка неприятно смутила Сильвию. Почерк был почти детский, слог нескладный. Она привыкла к изысканным листкам с золотой монограммой. Франк писал на клочке дешевенькой бумаги. И все, что произошло между ними, показалось ей вдруг неправдоподобным, показалось ей сном… Она старалась вспомнить его лицо и не могла.