Оба провели печальное лето. Сильвия без всякого увлечения и интереса бывала на вечерах, участвовала в пикниках, на которые ее звали. Она скучала, томилась, худела и бледнела, несмотря на горный воздух.
Наступил сентябрь. Свадьба Гарриет была назначена на октябрь. Франк уехал опять в Кембридж. Когда он вернулся, Сильвия пригласила его приехать к ним погостить несколько дней. Но, к ее изумлению, он ответил вежливым отказом: много дел по хозяйству, и, кроме того, ему необходимо подготовиться к зимнему семестру. Три дня Сильвия боролась с собой, и в конце концов ее тоска по Франку взяла верх над гордостью. Она послала ему телеграмму: «Приезжайте немедленно!»
Через час она уже раскаялась, но телеграмма была отослана. Он ответил, что приедет на следующий день. Она провела бессонную ночь, представляла себе их встречу, как она будет держать себя с ним. Она упадет к его ногам и будет умолять его, чтобы он не мучил ее больше. Или еще лучше: она наденет новое прелестное платье, ослепит, очарует его, воссядет опять на подобающий ей трон и заставит его склонить перед ней голову.
Утром она поехала встретить его. С этим же поездом приехала и одна из ее кузин. Это возвращение домой втроем и семейный обед были для нее пыткой. Но наконец они остались одни и несколько долгих минут взволнованно смотрели друг другу в глаза.
– Сильвия, – сказал Франк, – у вас невеселый вид.
– Почему же у меня должен быть веселый вид? – отозвалась она.
Они опять замолчали.
– Послушайте, – продолжал он, – неужели мы не можем быть совершенно искренни и откровенны друг с другом? Я думаю, это было бы самое лучшее, хотя и причинило бы нам немного боли.
– Да, конечно, самое лучшее – быть искренними… – пролепетала она.
– Вы моих чувств щадить ни в коем случае не должны, Сильвия. Я знаю, какую тяжелую борьбу вам приходится вести, и, верьте мне, я никогда не поставлю вам в вину вашу слабость. Единственное, что для меня нестерпимо, это неуверенность, неизвестность, муки сомнений.
Она растерянно смотрела на него.
– Да о чем вы говорите, Франк? – воскликнула она.
– Как же мне этого не говорить? – ответил он.
Они опять молча смотрели друг на друга.
– Франк! Франк! – внезапно крикнула Сильвия. – Я хочу знать только одно: вы любите меня?
– А вы любите меня? – повторил он, как эхо.
– Да, да, и я хочу, я прошу вас – будьте со мной совершенно искренни!
– Быть искренним с вами? – сказал он дрожащим голосом. – Для меня вопрос в том, могу ли я, должен ли я любить вас. Это ужасно! Я не могу этого вынести.
– Но ведь вы любите меня! – вскрикнула она опять.
Она смотрела на его взволнованное бледное лицо и, внезапно зарыдав, бросилась ему на грудь.
– О Франк! Франк! Зачем мы мучаем друг друга?
Туман недоразумения растаял в один миг.
– Дорогая, – воскликнул он, – что же ты думала обо мне?
– Я думала, что ты перестал меня любить за то, что я была слишком смела, не по-женски смела…
– Сильвия, да в своем ли ты уме? Ведь я так жаждал твоей любви!
– Говори, говори мне, что я могу любить тебя. Скажи мне еще, еще раз, что тебе никогда не надоест моя любовь.
Он заключил ее в свои объятия и зажал ей уста поцелуем. Он ласкал ее, как обиженного ребенка. Она рада была выплакать свою тоску, рассказать ему сквозь слезы, как она мучилась, как томилась о нем.
– Отчего ты раньше не приехал? – упрекнула она.
– Но, Сильвия, как же я мог приехать? Я видел подле тебя другого влюбленного. Не мог же я знать, что все это была игра…
– И ты мог подумать хоть на одно мгновение, что я могу предпочесть тебе Борегарда Дебнея!
– Это легко сказать, – ответил он. – Я наблюдал твоих родных, я знал, кого бы они предпочли, и я видел, как они стараются отдалить нас друг от друга. Ты уделяла ему столько внимания. Мне оставалось только думать, что ты хочешь дать мне понять…
– Ах, не говори, не говори этого! – вскрикнула она. – Это ужас! Это просто ужасно!
– Мы должны откровенно объясниться, Сильвия. Ты никоим образом не должна допускать вмешательства своей родни в наши отношения. Ты должна избавить меня от мучительного страха, что они раньше или позже отнимут тебя у меня.
Сильвия вспыхнула, засияла. Она внезапно поняла, что во всем этом недоразумении виноваты были ее родные и ее нерешительность сознаться себе в этом и сказать об этом Франку.
– Мне теперь все стало ясно! – воскликнула она. – Франк, я не могу заставить их смотреть на вещи моими глазами. И у них всегда будет эта ужасная власть надо мною, потому что я люблю их.
– Что же ты сделаешь, если?..
– Я буду выдавать их тебе.
Он изумленно взглянул на нее. Она продолжала:
– Я расскажу тебе все, что они делали и говорили, буду тебе передавать каждое их слово, все, что они будут затевать против нас…
– Милая! Милое мое дитя! – тихо сказал растроганный Франк.
КНИГА ВТОРАЯ
1
В один майский день на Бостонском вокзале вышли из поезда Сильвия и миссис Тьюис. Они приехали из Нью-Йорка. Сильвия вся сияла от радостного возбуждения. В первый раз за восемь месяцев она увидала наконец Франка. Их встретил Гарри Чайльтон, учившийся, так же как и Франк, в Гарвардском университете. Тетя Варина поехала с вещами в отель, а Сильвию Гарри повез на автомобиле, которым сам правил, осматривать Кембридж. Франк сел рядом с Сильвией. Они могли говорить в присутствии Гарри лишь о самых обыденных вещах, но каждый из них ощущал волны, шедшие от другого, как электрический ток. Они выехали на мост. Он бережно укрыл ее пледом, задрожав от прикосновения к ней.
– О! Как я счастлива! Как я счастлива! – воскликнула она, глядя своими блестящими глазами в его глаза. В письмах он называл ее «Леди Солнышко» – и теперь тоже шепнул ей на ухо:
– Леди Солнышко! Леди Солнышко!
Они въехали в аллею огромных густых вязов, скрывавших темные каменные строения.
– Это университетский парк! – сказал Франк и стал ей объяснять назначение каждого корпуса:
– Гарри, поезжай тише! – крикнула Сильвия. – Я хочу хорошенько осмотреть все!
Гарри исполнил ее желание, поехал тише. Но вдруг автомобиль сделал крутой поворот к тротуару и остановился. Гарри подался вперед и сказал:
– Кажется, руль сломался!
Франк был не очень опытен в обращении с автомобилем, но, насколько он мог судить, руль был в порядке.
Франк Ширли был бесхитростный, простой человек, и ему, конечно, в голову не могло прийти, что это незначительное осложнение – начало нового триумфа Сильвии в Кембридже и будет чревато последствиями. Но Сильвия знала толк в автомобилях и еще больше в людях. Она хотела выйти из автомобиля и посмотреть, в чем дело, но, увидев двух приближавшихся к ним молодых людей, осталась на своем месте. Они оба были в белых фланелевых брюках, в синих куртках, широкополых шляпах и галстуках, завязанных с изысканной небрежностью, явно говорившей о том, что на эту небрежность потрачено немало времени и труда. И костюм, и осанка их обличали принадлежность к высшему кругу.
Сильвия, конечно, смотрела на них, потому что у них были интересные лица. И они, конечно, смотрели на Сильвию, потому что у нее было красивое лицо. Они обменялись несколькими словами. Сильвия не расслышала их, но смысл нетрудно было угадать. Они замедлили шаг и, отойдя немного, обернулись и остановились. Гарри поднял от руля нахмуренное лицо и крикнул:
– Здравствуй, Гармон!
– Здравствуй, Чайльтон! Машина испортилась?
– Да, – ответил Гарри, – не могу понять, в чем дело. Они, сняв шляпы, подошли ближе.
– Не могу ли я помочь? – услужливо предложил один.
– Чей автомобиль? – спросил тот, которого звали Гармоном.
– Берта Вильсона, – ответил Гарри. – Какие-то у него особенности, не понимаю!