Это показалось Сильвии более чем забавным.
– Но ведь я говорила вам, что не могу быть бескорыстной?
– И все-таки вам бы я верил!
– Да, конечно, – серьезно ответила она, – мне вы могли бы верить. Уверяю вас честным словом, что у меня никакого намерения нет выходить за вас замуж…
– Да, – сказал он, – я думал…
Сильвия неудержимо расхохоталась.
– Мистер ван Тьювер, вы серьезный человек. И все принимаете за чистую монету. Вы не находите, что пора положить конец этой шутке?
– Я никогда не позволял шутить над собою.
– Но вы можете быть совершенно спокойны. Вы вне всякой опасности. Я на вас никаких видов не имею.
Он не показал вида, доволен ли этим уверением или разочарован, но, помолчав немного, ответил:
– Я хотел только сказать, что для человека в моем положении искренний, бескорыстный друг – ценная находка.
– Вроде того, как в прежние времена короли имели придворных шутов, – сказала Сильвия.
Но его занимала не история, а личная тревога, и он не успокоился, пока Сильвия не дала ему обещания включить его в круг своих друзей и говорить ему всегда правду о его поступках, образе мыслей и даже поведении. Они не танцевали больше, когда в последних двух турах пары кружили по залу. Он рассказывал ей о себе, о своей жизни, а она внимательно слушала.
Это была удивительная повесть, прямо какая-то сказка. Дуглас ван Тьювер стал известен прежде, чем у него прорезался первый зуб. Мать его и отец погибли в железнодорожной катастрофе, когда ему было два месяца. Правительство назначило опекунов, и печать установила за ним что-то вроде негласного надзора. Бесценное дитя воспитывалось целой оравой наставников и обслуживалось штатом лакеев и мажордомов под надзором дяди-холостяка и мисс Гарольд Клайвден. Атрибутами его жизни были: одинокий дворец на Пятой авеню, роскошная вилла в Нью-Порте, дача в Адирондаках, яхта, дорогие игрушки, чистокровные арабские лошади, золотая посуда и томительная, тягостная торжественность.
Если прежде ван Тьювер раздражал Сильвию, то теперь она готова была плакать от жалости к нему. Ребенок, воспитывавшийся наемными лицами, росший без братьев и сестер, без шумных игр, драк и беззаботного смеха, без товарищей! Лишь время от времени воспитатель водил его, разряженного, завитого, на скучные именины такого же маленького аристократа.
Да, этот несчастный человек должен иметь друга, который говорил бы ему правду. Она решила взять на себя эту роль. Она не будет считаться вовсе с его могуществом, а будет относиться к нему как ко всякому другому человеку и откровенно высказывать ему свои мнения о нем и о его поступках.
Но, увы, она скоро убедилась, какую трудную задачу она взяла на себя. Оживленные гости танцевали уже последний танец без масок, а ван Тьювер все разговаривал со своим вновь обретенным другом. Он повел Сильвию и к ужину, хотя хозяйка дома хотела, чтобы он повел другую даму. Сильвия тотчас почувствовала, какое значение она обрела в этом доме. Все гости – мужчины и женщины – с любопытством смотрели на нее, завистливо перешептывались. И она ощутила сладкий трепет торжества. Она, чужая, никому не известная провинциалка, так быстро получила пальму первенства. Шутка ли, фаворитка короля!
Тотчас после ужина подошел к ней сияющий от радости Гарри.
– Ах ты, стрекоза, ловко же ты его! И как это ты сумела?
Сильвия вздрогнула. Стыд обжег ее лицо. Потом подошел к ней распорядитель Бэтс. Она обрушилась на него с упреками, но он только отшучивался.
– Мисс Кассельмен! Ну, ну, мисс Кассельмен!
Тем самым он как бы говорил: конечно, вы правы, но не можете же вы уверять, что в самом деле сердитесь на меня!
– Уходите, пожалуйста, – рассердилась она.
Но он и не думал уходить, а стал рассказывать, что говорят про нее гости мисс Винтроп. В это время мимо них проплыла плотная молодая девушка с вздернутым носом в веснушках. Она бросила на Сильвию высокомерный взгляд, и Бэтс прошептал:
– Вас не познакомили с нею? Это Доротея Кортланд! Та самая, которую прочат в невесты ван Тьюверу.
– Вот как! – с раздражением ответила Сильвия. – Как жаль, что у нее такие крупные веснушки на носу!
Бэтс рассмеялся, не понимая, что Сильвия раздражена против себя самой и всех этих чуждых ей и уже завидовавших ей людей.
Через несколько минут она очутилась подле Эдит Винтроп.
– Какой очаровательный вечер! – сказала Сильвия. Эдит ответила ей таким холодным взглядом, что Сильвия смутилась и подумала, что та, вероятно, плохо поняла ее.
– Игра имела успех! – добавила она.
– Понятия об успехе – разные! – возразила Эдит и, отвернувшись от нее, оживленно заговорила с другой гостьей.
«Господи, да что же я сделала такого?» – подумала Сильвия.
В другом углу залы миссис Винтроп горячо говорила о чем-то с ван Тьювером. Сильвии хотелось видеть, как отнесется к ней теперь эта прекрасная «родственная душа». Она подошла к ним и сказала:
– Миссис Винтроп, я очень рада, что не осрамилась в затеянной вами игре!
«Королева Изабелла» остановила на ней глубокий загадочный взгляд. Сильвия ждала. Она знала, что раздумья сивилл нарушать не должно.
– Дорогая Сильвия! – сказала она наконец, – вы сегодня бледны!
В присутствии ван Тьювера это замечание означало вызов.
– Неужели?
– Да, дорогая моя, не слишком растрачивайте свои силы. Женщины вашего типа быстро блекнут!
– О, этого я меньше всего боюсь, – ответила девушка, весело смеясь, – я и через сто лет буду такая же.
Она направилась было к выходу, но ван Тьювер удержал ее.
– Не уходите еще, не уходите, – убеждал он ее. Сильвия видела, что хозяйка дома прошла через весь зал к Доротее Кортланд, и обе оживленно заговорили. По взглядам, которые они бросали в сторону Сильвии, было ясно, что они говорили о ней.
Это был тяжелый экзамен для Сильвии, но она отлично владела собою.
– Мистер ван Тьювер, – сказала она, – я должна вам сказать кое-что. Я подумала и пришла к заключению, что никоим образом я не могу быть для вас желанным другом.
– Отчего же, мисс Кассельмен? – воскликнул он с искренним огорчением. – В чем дело? Я провинился в чем-нибудь?
– Нет, нет, вы ни в чем не провинились. Но я не могу, не могу мириться с вашей средой. О, если бы я долго жила здесь, я стала бы ужасным человеком!
– Послушайте, послушайте… – растерянно говорил он. Но она не дала ему продолжать.
– Мне очень жаль огорчать вас, но мое решение бесповоротно. Я ничем вам помочь не могу. Я не хотела бы встречаться с вами больше и лучше не просите об этом.
Она кивнула своему кузену головой и вышла из зала. Все гости миссис Винтроп обратили внимание на смущенный, несчастный вид ван Тьювера.
На следующее утро она получила записку от ван Тьювера. Он просил у нее краткого свидания. Она ответила отказом. Через час он подъехал к отелю в своем автомобиле и послал наверх визитную карточку, на которой написано было карандашом: «Чем я прогневил вас?»
Она ответила, что не сердится, но полагает, что им лучше не видаться. Он уехал, а немного погодя прилетел Тубби Бэтс. Она тотчас догадалась, что он явился делегатом от ван Тьювера. Он подошел к своему делу окольным путем. Заговорил о вчерашнем вечере, о впечатлении, которое она произвела, о том, как обошлись с ней миссис Винтроп и ее дочь.
– Да, могу сказать, ваши дамы – чрезвычайно любезные хозяйки! – заметила Сильвия.
– Мудрено быть любезной с гостьей, которая ворует… – ответил Бэтс смеясь.
– Ворует?!
– Ну да, миссис Винтроп – «королева». Ее венец – круг ее друзей и почитателей. Вы украли самый драгоценный камень из ее венца.
– Вот что! А я полагала, что она о своей дочери хлопочет!
– Ни-ни! – не унимался Бэтс. – Миссис Винтроп – королева Бостона, а ван Тьювер – король Гарвардской университетской колонии, и оба уже в силу своего положения должны держать себя иначе, не так, как простые смертные.