Случилось именно то, что предсказывали тетки Сильвии. Благодаря дружбе с Гарриет Аткинсон у нее завелись «нежелательные» знакомые, среди которых оказался и Франк Ширли.
О Ширли Сильвия слышала еще в раннем детстве. Это была часто повторявшаяся тема разговоров за семейными обедами, и Сильвия не раз видела слезы на глазах отца, когда разыгрывался заключительный акт нашумевшей трагедии. Ширли принадлежали к высшему обществу, и в их семье не должна была иметь места подобная история.
Лет двенадцать тому назад правительство ассигновало довольно крупную сумму на постройку инвалидного дома.
Деньги были переданы строительному комитету, а казначеем был избран Роберт Ширли. Года через два проект этот рухнул, но у казначея денег этих не оказалось. Скандал тотчас получил широкую огласку, у Ширли потребовали отчет в судебном порядке.
Майор Кассельмен был среди друзей Ширли, просивших губернатора предпринять предварительно частное следствие. Оказалось, что как человек неделовой Ширли положил деньги в банк на свой личный счет. Из суммы этой оплачивались чеки. Но банк удостоверил, что чеки не были подписаны самим Робертом Ширли. У него был младший брат, мот и игрок, которого он опекал и с которым возился всю жизнь. Однако эти обсуждавшиеся на все лады намеки на брата привели лишь к тому, что Роберт Ширли полетел вдруг в столицу и потребовал, чтобы следствие было прекращено, так как он один во всем виноват.
Это был безумный поступок. Ширли умоляли бежать. Сам губернатор предложил ему уехать из этого штата в какое-нибудь другое место, уверяя его, что следствие и поиски виновника будут формальными. Но он твердо стоял на своем. Деньги растрачены, и кто-нибудь должен понести за это кару. Случилось неслыханное дотоле: человек из хорошей семьи предстал перед судом и был осужден на пять лет тюремного заключения.
Он оставил убитую горем жену и четверых детей. Сильвия помнила, как сокрушались ее мать и тетки, говоря о судьбе, ожидавшей этих детей. Две девушки, почти невесты, теряли всякую надежду на будущее. «Но, мама, – воскликнула раз Сильвия, – чем же они виноваты?» И мать с ужасом, понижая голос до трагического шепота, ответила ей: «Дитя, отец их надел арестантский халат!»
Ширли не делали никаких попыток бороться против налетевшей на них грозы. Они покинули свет – удалились на свои плантации. Несколько лет спустя, когда Роберт Ширли умер в тюрьме, вдова его была уже жалкой человеческой тенью, дочери – старыми девами и два сына – простыми фермерами, в поте лица работавшими на своей земле.
Франк Ширли был старшим из двух сыновей. Среднего роста, крепко сложенный, внешне он производил очень приятное впечатление. Это был самый сдержанный человек, самый молчаливый, какого я знала в жизни, но чувства его, раз проснувшись, бывали глубоки и страстны, и в таких случаях он мог быть красноречив. Это был честный по натуре человек, на которого можно было положиться во всем. Сам он ничего ни от кого не просил, но всегда готов был давать другим, что мог, убедившись, что побуждение его будет верно истолковано.
Мальчиком он был веселый, живой. Но уже с одиннадцатилетнего возраста он стал чувствовать, что люди смотрят на него как-то особенно, не считают его равным себе. И это, конечно, затрудняло его общение с людьми. Если они относились к нему равнодушно, это равнодушие казалось ему обидным, если же относились к нему ласково, ему казалось, что его жалеют. Он знал, что, как бы вежливо и любезно ни раскланивались с ним люди, за спиной его они неизменно повторяют шепотом: «Отец его носил арестантский халат!»
Мучила его и судьба матери и сестер. Он не мог не страдать за них. Он знал, что сестры были милые, красивые девушки, а между тем ни у одного из мужчин их круга не хватило мужества просить их руки. В южных штатах мужчин больше, чем женщин, и девушке почти невозможно остаться незамужней. Об этом никогда не говорили даже в тесном кругу семьи. Но Франк многое стал рано понимать и долго в одиночестве тянул нити безрадостных дум…
Подойти к Франку Ширли было так же трудно, как к коронованной особе или отшельнику. Я часто спрашивала себя, не эта ли замкнутость Франка Ширли сыграла такую роль в судьбе Сильвии. Вокруг нее было так много мужчин, и все были так похожи друг на друга, и так легко было кружить им головы. А Франк был совершенно иной. Это был человек, к которому нельзя было подойти без унизительных усилий. Он был странный, загадочный человек, волновавший душу. Над внезапными вспышками чувств принято почему-то иронически посмеиваться, но поэты и авторы книг о жизни и любви не раз воспевали эти неожиданные, как молния, откровения, которые неразрывными нитями связывали два существа.
Когда Сильвия в первый раз увидела Франка, она не знала еще, кто это, так как видела только его спину. И в тот же миг по телу ее пробежал странный трепет, какого она не испытывала еще в своей жизни. «Что-то такое было в линии его шеи, – рассказывала мне позднее Сильвия, – отчего сердце мое дрогнуло».
О Ширли она не слышала ничего уже много лет. Они отклоняли всякие приглашения этой семьи, отклоняли так упорно, что перестали наконец их получать. Плантации Ширли лежали на самой границе округа, милях в двадцати от усадьбы Кассельмен, и семья вскоре была совершенно забыта.
Среди знакомых Кассельменов была некая миссис Венэбль, молодая вдова, обладавшая охотничьим замком по соседству с плантациями Ширли. И судьбе угодно было, чтобы эта миссис Венэбль стала одной из тех приятельниц Сильвии, которых ей удалось убедить открыть двери своего дома для Гарриет Аткинсон. В один прекрасный день Гарриет, ехавшую в своем автомобиле в охотничий замок миссис Венэбль, в пути захватила страшная гроза. Она совершенно растерялась среди лесного безлюдья, как вдруг появился всадник и вежливо настоял на том, чтобы она накинула на себя его непромокаемый плащ, посадил ее на свою лошадь и повез в свой дом, стоявший недалеко на холме. Гарриет самым романтическим образом появилась в старом и, очевидно, аристократическом доме, где ее приветливо и ласково приняли милейшие, воспитанные люди.
Так как Гарриет была несколько моложе Сильвии, она не знала нашумевшей в местном обществе истории и услышала ее от миссис Венэбль. Это только усилило ее интерес к Ширли, потому что Гарриет Аткинсон была добра и бездумно отдавалась своим порывам. Она еще раз навестила семью Ширли и, вернувшись домой, поспешила поделиться с Сильвией своими впечатлениями. «Солнышко, – так она называла Сильвию, – ты должна познакомиться с Франком Ширли». Она рассказала ей, какая у него привлекательная внешность, какой он молчаливый и загадочный и какой у него чудесный голос. «И очаровательная, томная улыбка, – добавила она. – Если бы он не вел такую серьезную, одинокую жизнь, он, наверно, был бы победителем женских сердец». Слова ее всколыхнули воображение Сильвии, и она без колебаний приняла последовавшее вскоре приглашение миссис Венэбль навестить ее в охотничьем замке.
Одним солнечным утром поздней осенью она с ружьем в руках, красивая и живописная, отправилась на охоту на оленей. Ее поставили рядом с Чарли Пейтоном, который должен был быть в это время в университете, но вместо этого шатался по знакомым и надоедал Сильвии своими вздохами и томными взглядами. Они стояли уже около получаса, когда услышали вдруг из лесу собачий лай. Чарли пошел на разведку, полагая, что собаки напали на медведя, а Сильвия осталась одна. Несколько минут спустя она уловила шум в кустах позади себя и, решив, что это олень, подняла ружье. Животное, заслоненное густой стеною зелени, тяжело пробежало несколько шагов, и вдруг кусты раздвинулись, и Сильвия увидела перед собою не оленя, а всадника.
Она опустила ружье. В лесу опять залаяла собака, и всадник остановил свою лошадь, вслушиваясь. Лошадь выразила беспокойство, всадник крепче натянул узду, тогда она повернулась, и он очутился лицом к лицу с Сильвией. На первый взгляд в нем ничего необыкновенного не было: молодой человек в куртке цвета хаки и коротких спортивных брюках.