— Про философа китайского?
— Угу.
— По-моему, его у нас не переводили.
— Понятия не имею, — Саммерс улыбнулся.
— На машинке свои стихи печатает?
— Нет, пишет от руки, потом перепечатывает.
— А она, случаем, не левша?
— Нет.
— Откуда вы знаете, видели, как пишет?
— Да не совсем. Но рукописи видел.
— У вас тут ничего написанного ее рукой не найдется?
— Боюсь, нет, — начал Саммерс, но тут же поправился, — хотя постойте-ка. Вот ее записка, оставила мне вчера у себя на столе. Мы договаривались, что я заеду выпить коктейль перед ужином.
Он вытащил из бумажника квадратик чуть больше обычной визитной карточки; на одной стороне напечатано «Сильвия Вест» — шрифт самый обыкновенный, без завитушек, — а на обороте написано твердым, ясным почерком: «Уехала к розам, вернусь в пять. Подождите меня, пожалуйста, и не сердитесь».
Я спросил:
— Она всегда выражается не совсем так, как другие?
— Да, чаще всего.
— Нарочно старается? Или это у нее само собой выходит?
— По-моему, никаких стараний.
— Что это значит «уехала к розам»?
— У нее великолепный сад, а белые розы она любит до безумия. Здесь написано про питомник в долине, кто-то ей про него рассказывал. Съездила вчера, купила три куста.
— Обычные или чайные?
— А какая разница?
— Да так. Просто я тоже любознательный, — и я улыбнулся в первый раз за весь наш разговор.
— Кажется, обычные.
Я кивнул, осведомился, можно ли мне взять эту записку. Получив разрешение, положил ее вместе со снимками в карман.
— И как же вы поступите, если мне не удастся для вас ничего добыть? Все равно в октябре женитесь?
— Как-нибудь, Маклин, я сам решу, с вашего позволения. Надо полагать, за дело вы беретесь?
— Берусь, — сказал я. — Особых надежд у меня нет, но, понимаете ли, деньги нужны позарез. Просто позарез.
— Какие у вас ставки?
— Разные бывают, только с такими случаями мне еще не приходилось сталкиваться. Сегодня 12 августа. Дайте мне, допустим, шестьдесят дней. За это время либо что-то найду, либо пойму, что ничего найти невозможно. И давайте вот как условимся: тысяча долларов прямо сейчас, еще четыре, если доставлю нужные вам сведения, а если нет — только тысяча. По совести?
— По совести, — согласился он.
— Ну, еще расходы.
— Какие расходы?
— Почти за все сведения мне придется платить, мистер Саммерс. И недешево, потому что такие дела не из приятных. Надо будет платить полицейским, лифтерам, всякой шпане, а возможно, и мэру какому-нибудь или судье, или, не исключено, другим достойным гражданам, включая прекрасный пол. И еще придется поездить, а я, хотя ничего не имею против поездов и автобусов, думаю, что самолетом выйдет быстрее.
— Понятно. Сколько вам нужно?
— Для начала три тысячи наличными, и чтобы никаких ограничений, помимо самых разумных, на случай, когда надо хорошо заплатить, о чем я вам сообщу.
— А сколько в пределах разумных ограничений?
— Ну сами вы как считаете?
— Ладно, думаю, что разберусь с этими ограничениями, если понадобится, — сказал он.
— Отлично. Так вот, мистер Саммерс, олицетворением добродетели я не являюсь, однако можете не сомневаться, я не жулик. Если увижу, что гонорар маловат для такой работы, скажу вам прямо, а не стану мухлевать с отчетом по издержкам. Вообще, лучше бы без отчетов, а то, знаете, имена придется записывать, кому да сколько — лишнее это.
— Правильно. Согласен.
— Когда начинать?
— Прямо сейчас, если не возражаете. Тысяча наличными у меня найдется здесь в столе, остальное доставят к утру. Если понадобится со мною связаться, лучше всего приходите сюда и хорошо бы — заранее предупредив. Когда ждать от вас вестей?
— Как только будет что сообщить.
— Хорошо.
— Контракт составлять будем?
— Если вам это нужно, Маклин.
— Мне не нужно.
Вот с этим у него все замечательно. Деньги он мне дал, словно это вовсе и не деньги, никакого высокомерия богачей, но и благоговения ни малейшего. Просто вышел на несколько минут и вернулся с тысячей наличными и чеком еще на тысячу. Когда я уходил, руки он мне не подал. Еще бы, я ведь приступил к грязной работе, и сам я грязный тип, и занимаюсь грязными делами. Нанял меня, правда, не кто иной как он сам, но он ведь чист.