Глава III
Наутро я забрал остальные деньги, оставив чек на тысячу в банке, а затем двинулся через бульвар Сансет по одноименной улице в Колдуотер-Кэньон. Было солнечно, но не жарко, хорошая погода — утренний воздух свеж, сладок, а карманы у меня, наконец, не пусты. Про деньги можно говорить всякое, но когда чуть не всю жизнь сидишь без гроша, а потом вдруг кое-что у тебя заводится, появляется совсем особенное чувство. Так приятно знать, что, проголодавшись, можно перекусить, просто купить что-нибудь вкусненькое, даже если не голоден, и рюмку опрокинуть, коли пришла охота, и пригласить девушку в кафе — будем считать, что за девушкой дело не станет, и при этом никаких беспокойств, что вдруг счет окажется слишком велик или желудок не вынесет этаких искушений. Не знаю, как другие, но я так и не выучился жить безбедно, не пересчитывая мелочь в кармане — пусть лучше хоть малость да будет, тогда можно и расслабиться, подумать о чем-нибудь нематериальном.
Проезжая Колдуотер-Кэньон, я думал о Сильвии, осматривая одну за другой все эти дорогие виллы, и прикидывал, какая же из них принадлежит ей. Впрочем, это не так важно, вкус у нее все равно хороший, я бы и сам, будь у меня средства, ни за что не поменял бы этот район ни на какой другой.
Все это, впрочем, праздные мысли. Я прикидывал, что отыскать ее дом и проникнуть в него можно, по крайней мере, десятью способами. И удерживала меня от этого вовсе не совестливость; тем, кто выбрал такое поганое ремесло, как у меня, и зарабатывает на жизнь, подглядывая, подслушивая да прикидывая, о совести говорить нечего. Вообще совесть проявляется в том, чем и как люди зарабатывают себе на хлеб, а раз уж у меня совести нет, пусть хватит порядочности хотя бы это признать. Но существуют законы ремесла: если продаешь грязные картинки, цени полученную за них выручку, а раз уж обзавелся клиентом, то в моем положении надо работать на него, а не против него. Мне поручили то-то и то-то, значит, я обязан это сделать или хотя бы постараться, а вот этого мне не поручали, стало быть, и не буду делать, раз не сказано. Такие у меня правила бизнеса, и благодаря им Питерс иной раз давал мне возможность получить контракт.
Я так и не узнал, какая из этих вилл принадлежит Сильвии, поскольку и не пытался узнать. Катил себе по холмам, пока не свернул налево на Малхолланд-драйв и по ней доехал до самого конца, там уже нет асфальта, так, какой-то проселок вдоль армейской базы. И вот среди заросших лесом холмов и каньонов — безлюдных, диких, словно тысячу лет назад, а ведь все это в черте города, — я свернул на обочину, заглушил мотор, достал сигарету и расслабился.
Я устроил себе праздник, я отмечал свое скромное торжество: рента уплачена, кое-что лежит в бумажнике, и на ближайшие шестьдесят дней есть чем оправдаться за свое незавидное, убогое существование во вселенной Ни для кого не было тайной, что я попиваю, иной раз даже сильно, случается мне прихватить на такие праздники и какую-нибудь женщину, к которой я не испытываю решительно никаких чувств, довольно и того, что она понимает: пригласили ее для того, чтобы она разделила с человеком ложе и дала ему возможность слегка отвлечься. Хотя вся эта терапия ни черта не стоит по сравнению с утром вот здесь, в конце Малхолланд-драйв, когда покуриваешь сигарету да слушаешь, как жужжат насекомые, согретые солнцем.
Глава IV
Книжный магазин «Драйден» на улице Санта-Моника, сразу за поворотом с Роксбери-драйв, принадлежит миссис Энн Гольдфарб, она же в нем и занимается всеми делами. Про книги она знает, наверное, больше всех в мире, и это благодаря ей магазин не уступит в Лос-Анджелесе ни одному другому, а прибыль приносит приличную, потому что расположен в Беверли-Хиллз, может быть, лучшем во всей Америке месте для книжной торговли. Я ее называю просто Энн, а не миссис Гольдфарб — муж ее погиб в войну с экипажем корабля «Бойз», — потому что принадлежу к числу постоянных покупателей, причем старых, и к тому же время от времени мы вместе обедаем или ходим в кино. Случается, она приглашает меня к себе домой, когда собираются люди, причастные к литературе. Маленькая она такая, полненькая женщина лет сорока, хорошенькая, глаза ярко-голубые, только вот волосы на этой умной головке седеют, а она и не думает как-то скрывать свой возраст.
Она одна из немногих, кого я могу считать в Лос-Анджелесе настоящими друзьями, вот и сейчас, только я вошел, заулыбалась, рукой мне машет, шутит, что, мол, охотно бы уступила мне свой магазин, жаль только денег я все никак не соберу его купить. Я побродил вдоль стеллажей, пока она не отпустила очередного покупателя, и тут она подошла, ласково поздоровалась и сообщила, что получена новая английская книга о хеттах.