Заметались палачи. Начали бить Мусю. А ее голос звенит и звенит на всю площадь: "Комсомол не повесите!.." Всколыхнулся народ, зашумел, забурлил. Фашисты с черепами на рукавах машут плетками, конями давят людей... А Муся с машины одно твердит: "Народ не убьете! Сметет он вас с лица земли!"
И тогда грохнул выстрел. Второй, третий...
Зашаталась Мусенька. Упала. Не получилась казнь. Так и не смогли ее повесить...
Не помню, что потом было. Свет в глазах помутился, словно не в Мусю - в меня стреляли. Добрые люди полумертвой отнесли, еле выходили меня.
Слышишь, командир, не повесили Гутареву... Испугались... До петли не дотянули... Но и мертвая она им страшной была. Не дали ее в землю зарыть, в Десну-реку под лед бросили...
Женщина поднимается, стоит у костра.
- Вот все тебе поведала, командир... Когда прощалась я с Мусей там, в камере, наказывала она: "Найди, тетя, моего партизанского командира. Непременно найди. И скажи ему, что боец Гутарева выстояла, не замарала чести ленинского комсомола. Спасибо передай всем товарищам, что научили меня драться с врагом..."
Женщина вплотную подходит ко мне и властно смотрит на меня глубоко запавшими глазами. Я поднимаюсь, держа на руках спящую девочку. Рядом встают мои товарищи - Саша Ларионов и Никита Самошкин.
- Теперь слушай, командир, наказ от меня, ставшей в тюрьме старухой, от мертвой Гутаревой, от всего народа. Всем расскажи, как сражалась, умерла и победила геройская девушка. Чтоб никогда не дрогнула рука у твоих бойцов, чтобы били врага, не щадя своей жизни, чтобы вернули вот таким, как моя Ленка, солнышко, землю, радость... Клянись, командир, что не отступишь! Клянись!
- Клянусь!
Партизаны построились на поляне.
- "Я, гражданин великого непобедимого Советского Союза, - несутся над поляной сотни голосов, повторяя за комиссаром слова присяги. - Клянусь, что не выпущу из рук оружия, пока последний фашист на нашей земле не будет уничтожен. Я клянусь, что скорее умру в неравном бою с врагом, чем отдам себя, свою семью и весь советский народ в рабство кровавому фашизму. Я клянусь, не щадя своей жизни, помогать героически сражающейся Красной Армии..."
Как эхо, отзывается лес каждому слову клятвы, и кажется, далеко окрест несется она и слышит ее вся советская земля.
- "...Если же по своей слабости, трусости или по злой воле я нарушу эту свою присягу и предам интересы народа, то пусть умру я позорной смертью от руки своих товарищей..."
Торжественны лица людей. Руки стиснули оружие. Взволнованно оглядываю плотные ряды своих друзей. С виду они не похожи на солдат. Одеты во что попало - и в шинелях, и в полушубках, и в гражданских пальто. Но это бойцы. Знаю: никто из них не дрогнет в бою. И если понадобится, каждый из них свой последний час встретит так же честно и гордо, как Муся Гутарева. И поэтому они непобедимы, как народ, вскормивший и вырастивший их.
Глава четвертая. ОБЪЕДИНЯЕМ УСИЛИЯ
Принятие партизанской присяги мы приурочили ко Дню Советской Армии. Праздник этот отмечался широко и торжественно. Мы считали себя частью нашей великой армии, пусть и отделяли нас от нее сотни километров оккупированной врагом земли. И поэтому с таким воодушевлением встретили партизаны предложение присвоить нашему головному отряду наименование отряд имени 24-й годовщины РККА. Громовое "ура" долго звучало над лесом. Здесь же начальник штаба Илья Иванович Бородачев зачитывает приказ по объединению. Перед головным отрядом имени 24-й годовщины РККА (он до сих пор находился под моим командованием) ставится новая задача: выйти в Середино-Будский, Хильчанский, Новгород-Северский и Гремячский районы для организации там местных партизанских отрядов, которые должны стать в будущем опорными центрами для создания второго партизанского края.
Мы знаем, что задача эта трудная, враг ни с чем не посчитается, чтобы помешать развертыванию партизанского движения в новых районах. И первоначальная наша цель более скромная: опередить наступление вражеских войск, как можно скорее рассредоточить наши отряды в возможно большем радиусе, чтобы фашистам оказалось не под силу окружение партизан.
Учитывалось при этом следующее. Оккупационными властями Украина была разделена на семь так называемых генеральных округов. В седьмой округ полностью входили Сумская и Черниговская области; управление округа находилось в Чернигове. В распоряжении генерального комиссара кроме воинских и полицейских подразделений при городских и районных комендатурах находилась целая дивизия, которая сейчас вела действия против отрядов Ковпака и Федорова. Когда мы вступим на Черниговщину, этой дивизии прибавится хлопот. Ей придется метаться на огромном пространстве, всюду натыкаясь на партизанские сюрпризы...
Я еще раз окидываю взглядом строй и не могу нарадоваться. Сотни новых бойцов влились в наши ряды. Это ничего, что многие из них еще не обстреляны. Подучатся.
Рота за ротой под многоголосую лихую песню трогаются в путь. Минуя Красную Слободу, они направляются за Неруссу.
Дня через три получаем радиограмму. Строкач сообщает, что группа Плохого была выброшена в район Навли и сейчас находится в штабе Емлютина. С радостью прекращаем розыск. Поисковые группы возвращаются в свои отряды. Мы с Богатырем покидаем Красную Слободу и едем догонять свою колонну.
Ехали всю ночь. Лес стал заметно редеть, пошли кустарники и редкие сосновые посадки. Когда забрезжил рассвет, мы увидели Середину-Буду. Лесной массив, соединяющий Украину с Россией, остался далеко позади...
Останавливаем сани и по хрупкому насту поднимаемся на пригорок. В бинокли осматриваем Середину-Буду. В низовье районный центр срастается с большим селом Зерново, раскинувшимся на просторней равнине. Совсем недавно мы смотрели на Середину-Буду с хутора Хлебороб, с запада. С той стороны райцентр выглядел меньше, так сказать, компактнее: от наших глаз было скрыто Зерново.
- Тихо, совсем тихо. Примолкли немцы, - говорит Богатырь.
Да, враг затаился, носа не показывает, хотя вокруг почти открыто расхаживают наши партизаны. Неподалеку, в Благовещенском, целая рота наша расположилась.
Поворачиваем на восток, чтобы попасть в это село. Сильно пригревает солнце. Въезжаем в Благовещенское. Партизаны, встречающиеся на нашем пути, подтягиваются, поправляют ремни.
- Где Смирнов?
Нас ведут к дому в центре деревни. Командир роты Смирнов выбегает навстречу, отдает честь. Он в гимнастерке - не успел одеться потеплее. Упрекаю его:
- Спокойно живете, Смирнов, и бойцы ваши прохлаждаются, словно к теще на блины прибыли.
- Насчет тещи, товарищ командир, это не очень справедливо. А блины мы сами горазды печь, фашисты будут сыты ими по макушку...
- Самоуверенности, я смотрю, вам не занимать.
- У нас есть основания быть уверенными в себе...
- Ну-ка показывайте ваши основания!
- Пожалуйста.
Накинув полушубок, Смирнов ведет нас за околицу. На холме вырыты окопы, к ним от деревни ведут глубокие ходы сообщения. Я замедляю шаг и, едва сдерживая злость, спрашиваю:
- Разве можно так строить оборону? Никакой маскировки...
- Специально так делаем. - Смирнов говорит спокойно, уверенно. - Вообще-то здесь место не очень удобное для нас. Видите, лощины с кустарником. Они доходят до самого центра деревни. Немцы, конечно, воспользуются ими, чтобы окружить высотку с нашими окопами.
- Ну и что вы тогда будете делать?
Искоса поглядываю на комиссара. Тот улыбается. Конечно, уже все понял. Обходит окопы, трогает руками искусно сделанные деревянные пулеметы. Возле них чучела, наряженные в старые ватники и шапки с алыми партизанскими лентами. У одного даже настоящий бинокль прижат к глазам.
Вот черти! Ведь даже я сначала считал, что в окопах бойцы мерзнут. Ложная оборона сооружена на славу. А где же настоящая?
Смирнов показывает нам на стены сараев. Над самой землей в них вырезаны амбразуры, из которых выглядывают стволы пулеметов. Узнаем, что во время боя все лощины будут накрываться артиллерийским и минометным огнем.