Силы свои временно расчленяем на три самостоятельные единицы. Отряд Таратуто и Клименко уйдет в Скрыпницкие болота и оттуда, действуя малыми группами, будет беспрестанно тревожить врага на дорогах.
Середино-будский отряд под командованием Ивана Филипповича Федорова отправится с этой же задачей в урочище Высокая Печь.
Отряды Ревы, Погорелова и Боровика, а вместе с ними и штаб соединения направляются в Герасимовские болота, раскинувшиеся вдоль берега Неруссы.
Поздним вечером из Середины-Буды поступили первые донесения о том, что войска противника двинулись в наступление. К тому времени в селе Благовещенском уже не осталось ни одного жителя - все эвакуировались в леса.
Нам же для сборов много времени не потребовалось, и наш план вступил в действие.
Всю ночь двигались через лесные деревни. Жители покинули их. Мы не встретили на своем пути ни одного человека, и только зловеще хлопали настежь раскрытые окна и двери, шальной ветер свободно гулял по этим поспешно брошенным и осиротевшим строениям да мелькали голубые точки кошачьих глаз. Даже собаки вроде бы потеряли голос.
Есть такое выражение: звучная тишина. И мы напряженно вслушивались в эту тишину: ведь в каждой деревне могли быть немцы. Они тоже научились устраивать скрытые засады...
Совсем недавно в этих деревнях наших партизан люди угощали кто чем мог, а главное, мы здесь всегда находили верные источники информации. А сейчас тишина. Щемящая, надсадная.
Мы шли, на ощупь выискивая дорогу, принимая все меры к тому, чтобы не сбиться. Особенно трудно нам пришлось, когда мы углубились в густой высокий лес. Но все же к рассвету, преодолев вброд разлившуюся реку, мы добрались до указанного планом места и расположились на полуострове среди огромного болота.
Вскоре сюда добирается политрук Черняков со своими людьми. Задачу они выполнили: удерживали окопы у Благовещенского несколько часов. Потом отошли, пока противник не окружил село. Потерь у них нет.
Тут бы дать пообсушиться насквозь промокшим и промерзшим людям, попотчевать их горячей пищей, чтобы хоть немного отогрелись и восстановили силы после тяжелого перехода. Но не тут-то было. Враг уже вклинился в лесной массив тремя полками, занял пустые деревни и повел оттуда шквальный артиллерийский огонь по всем лесным просекам. Появились и самолеты. Немецкие летчики не жалели бомб, и частые гулкие взрывы то и дело сотрясали землю. И хотя до нас ни один осколок не долетел, все же от костров пришлось отказаться. Но жалоб по этому поводу не было.
Хмурым, вовсе не радостным выдался нам первомайский праздник...
Утром командиры рот, взяв с собой по одному взводу, выбрались на другую сторону болота и оседлали все большие и малые дороги. Заложили мины ( в качестве их использовались мины батальонных минометов и артиллерийские снаряды), расставили засады.
Этим действиям мы придавали большое значение. Гитлеровцы не жалели боеприпасов, надеясь на их регулярный подвоз. А партизаны не пропускали ни одной машины, ни одной подводы. Даже кухня и та подорвалась на партизанской мине. А грабить фашистам было некого, тащить было нечего - деревни опустели. Все нужное для жизни жители успели вывезти, увели с собой и скот. Привыкшие к грабежам гитлеровцы не учли этого обстоятельства и уже даже своими желудками почувствовали беду.
Правда, и у нас было голодно. На болотах нас ожидал неприятнейший сюрприз: наши тайники с продуктами кем-то были опустошены. В результате у каждого партизана оказался очень скудный запас еды, легко умещавшийся на дне кармана.
На третий день нашего пребывания на болотах, обходя подразделения, я увидел такую сцену. Петраков выстроил свой взвод. Каждый боец держал в руках семисотграммовый ломоть хлеба и кусок холодного отварного мяса. Петраков собственноручно резал эти куски на десять долек. Закончив работу, он обратился к строю со словами:
- Надеюсь, понятно, на сколько дней рассчитан этот запас? Дополнительно поясняю: на десять дней. Каждая долька и есть ваш суточный рацион. Ожиреть, конечно, не ожиреете, но воевать можно и должно!
И снова я восторженно думаю о наших людях. Какая нужна верность долгу, чтобы здесь, в этих гнилых непролазных болотах, безропотно выслушать и принять этот приказ!
Трое суток враг вел ожесточенный обстрел, и только ночью прекращались взрывы и автоматно-пулеметная трескотня. Но и в эти недолгие часы относительного затишья многие партизаны не имели отдыха. Я говорю о разведчиках и особенно о связных. Разведчики находились в самой непосредственной близости к врагу и круглые сутки вели наблюдение, а связные без конца курсировали между нами и разведчиками, отмеривая в день до сорока и больше километров. Люди валились с ног от усталости, но подмены не просили, ибо знали, что все партизаны сейчас в деле - кто на дорогах ведет бой, кто выжидает в засадах. Небольшими группами наши хлопцы бродили по лесам, непрестанно беспокоили врага. Обозленные фашисты бросались на любой выстрел, а выстрелы звучали с самых неожиданных сторон, где, казалось бы, и духу партизанского быть не могло. И враг посылал то в один, то в другой конец леса подразделения солдат, дробя и распыляя свои силы.
Наступили четвертые сутки. С рассветом мы ожидали новых обстрелов и бомбежек. Но в лесу было тихо. Фронтовики знают, как обостряет нервы эта неожиданная тишина. Вскоре запахло гарью. Разведчики доложили: немцы сжигают лесные деревни и, строясь побатальонно, по бездорожью двигаются в западном и восточном направлениях.
Я с огромным облегчением дал команду зажечь костры. И вот уже они запылали, заиграли яркими всполохами. И завязалась, потекла веселая перекличка. Острые словечки, колкие шутки. Люди уже смеялись над пережитыми страхами, над врагом, радовались неожиданной передышке.
А я был озабочен: почему немцы так быстро оставляют лес? Почему так внезапно прервали свою столь серьезно готовившуюся операцию? Может, что-то новое замышляют? Враг отошел, оставив нас в болотах, а вокруг, утопая в дыму затихающих пожаров, стоял посеревший молчаливый лес.
Надо было принимать какое-то решение хотя бы уже потому, что люди начинали по-настоящему голодать: далеко не все оказались такими рачительными хозяевами, как Петраков, и руки многих партизан раньше времени потянулись к заветному "НЗ".
И тогда, не придумав ничего другого, мы рванулись из болот на прямую в свои прежние, облюбованные уже украинские места - к Середино-Будскому району.
Надо было видеть нашу колонну, чтобы понять, сколько успели перенести люди. Некоторые бойцы шли босиком - ботинки, сапоги расползлись от воды. Одежда превратилась в грязные лохмотья. Но шагали все бодро, несмотря на усталость и голод.
Пересекаем большак Суземка - Трубчевск. Алексей Кочетков показывает на огромную воронку:
- Наша работа!
Вокруг на широком пространстве раскиданы банки с консервами. На деревьях висят лоскуты - все, что осталось от немецких солдат и повозки.
- Осторожно, здесь мои ребята повсюду мин понатыкали.
Он сам проводит нас через дорогу. Партизаны подбирают консервы пригодятся. До Суземки прошли без особых происшествий. В райцентре немцев не было. Но и жителей не видно. Делать нам тут нечего. Двигаемся к поселку Заводскому. Но только Суземка осталась за нами, в ней вспыхнули пожары. Как выяснилось позже, фашисты собирались поймать нас в засаду, но не решились. Притаившись, они пропустили нашу колонну с обозом и после этого подожгли райцентр.
Какое-то время мы просто недоумевали, почему так поступают каратели. Оставляя народ без жилья, они ведь и себя лишают крова. Даже ослепленные яростью, они должны бы сознавать это. Здесь другое. И мы приходим к выводу: раз немцы начисто все сжигают, значит, они не собираются сохранять здесь свои опорные пункты. А размышляя логически дальше, можно было предсказать, что, следовательно, их войска вообще в этих местах задерживаться не будут.