— Серенький! Ты спишь?
— Что? — Бурдюков приподнялся на локтях.
И едва не упал обратно. Голова была тяжелой, а тело и руки казались ватными. Белое наплыло, присело рядом, со скрипом надавив на пружины кровати.
— Как вчера пришел, так и лег, — что-то шлепнуло Бурдюкова по щеке. — А я? А кто меня любить будет? Сосед?
— Какой сосед?
— Ты невинность не разыгрывай!
Бурдюков выдохнул.
— Магда?
Белое колыхнулось.
— Узнал. Узнал, Серенький.
Могучие руки Магды облапили Бурдюкова, большие губы с чмокающим звуком ткнулись в скулу, в нос. Не сказать, чтоб это было неприятно. Бурдюков полез руками под белое.
— Тише, тише, — навалилась Магда.
— А я работал вчера? — спросил Бурдюков.
— Конечно.
Магда опрокинула его и, обжав коленями, взобралась верхом.
— Я просто…
— Ты должен меня покатать.
Бурдюков напряг живот и ноги.
— Я не могу.
— Почему?
Магда приблизила лицо. В темноте Бурдюков едва различил провал рта.
— Не знаю.
— А я вот сейчас найду корешок твой…
Магда зашарила у Бурдюкова внизу живота и, как он не извивался, сжала найденное. Бурдюков вскрикнул.
— Сейчас как потяну.
— Магда, — простонал Бурдюков, — ты как с цепи…
— Да, я как с цепи.
— Тише вы! — совсем рядом раздался вдруг сердитый голос. — Поспать не даете!
Магда замерла.
— Кто здесь? — хрипло спросил Бурдюков.
— Люди!
— Что вы здесь делаете?
— Спим!
— Как спите?
— Так, спим.
— Но это наша комната!
— Это общая комната.
— Присоединяюсь, — сказал другой голос. — Все здесь общее. В том числе, комната.
— А другая комната? — спросил Бурдюков.
Магда, неподвижно сидящая на нем, не давала пошевелиться, и он напоминал себе бьющегося о землю выловленного из реки малька. Сколько не пытайся — нет воздуха. Рот открой и вздрагивай.
— В другой комнате тоже спят, — сказали Бурдюкову.
— Вот и вы идите.
— Здесь теплее.
— Магх… Магда.
Бурдюков предпринял попытку высвободить хотя бы одну руку.
— Магда! — он лежа взбрыкнул.
— Серенький, — как-то напевно произнесла Магда.
И вдруг пышным кулем рухнула на свою половину кровати.
— Успокойтесь уже! — раздраженно отозвался на это первый голос. — Что за акробатика? Ночь все-таки.
Бурдюков с трудом сел, протянул руку к жене.
— Магда, — он коснулся ее спины, — Магда, ты живая?
— Отстань, — сказала Магда.
— Извини.
Жена ответила обидчиво и невнятно, Бурдюков не расслышал.
— Эй! — сказал он, пытаясь разглядеть в темноте комнаты раскладушки или спальные мешки. — Вас сколько тут?
— Серый, хватит уже!
Это голос Бурдюков узнал. Он принадлежал Виктору, брату. Во тьме слева, у стены, вроде бы мотылькнула лохматая голова.
— Я просто думал, что мы одни, — сказал Бурдюков.
Кто-то беззлобно рассмеялся в другом конце комнаты.
— Да спите вы уже! — подал скрипучий голос отец. — Надоело слушать! Одним в интересном месте загорелось, другие и рады наблюдать.
Магда протяжно вздохнула.
— Ладно, сплю, — сказал Бурдюков и лег.
А что если все это галлюцинация? — подумалось ему.
Он зажмурился, вслепую натянув одеяло. Подушка как подушка, матрас как матрас. А его ли это семья — не известно. И Бурдюков ли он на самом деле? Возможно, он какой-нибудь Полуэктов. Или Иванов.
Сон, в который соскользнул Бурдюков, был короток. В нем стены квартиры облетали, отслаивались пластами, как плохая краска, и открывали под собой новые стены, с новым расположением окон и батарей отопления. Потом и эти стены с шорохом сползали вниз, уступая место голому кирпичу, который, в свою очередь, уже спешил, шелушился и сыпался под напором следующей перемены.
Во сне Бурдюков подошел к пляшущему окну, но и там не увидел желаемого постоянства. Менялись, теряли и наращивали этажи дома, гулял по окнам, перемигивался электрический и свечной свет, скакали деревья, изгибалась, раздваивалась улица, затягивалась туманом, а на ней, как сыпь, проступали полосы разметки.
Потом Бурдюков открыл глаза и обнаружил, что сон закончился. Серел потолок, желтели занавески, уткнувшись в плечо, похрапывала Магда. С ночи лицо ее так и хранило обиженное выражение.
Бурдюков привстал. Освободив тело от одеяла, он спустил ноги. Кто-то спал, завернувшись в простыню, на полу прямо у кровати. Дальше, свернувшись калачиком и присвистывая носом, спал кто-то еще. Отца Бурдюков узнал по седому — торчком — венчику волос.