Все родственники, соседи и коллеги с работы.
Бурдюков качнул головой. Как-то это неправильно. Он вообще до вчера был уверен, что живет с Магдой один. Ну, да, Павел еще, Павел появлялся к вечерним новостям. Только уходил ли? Закрывали ли они за ним? Или же он и ночью оставался полноценной единицей их семейной жизни?
Бр-р-р. Бурдюков, переступая, выбрался в гостиную. Здесь тоже лежали. Судя по слепившемуся в единое комку тел, человек семь-восемь. Откуда?
В полутьме Бурдюков не без некоторой дрожи прошлепал в ванную. Заглянул — не корыто, не жесть, благородный акрил. И пены, слава богу…
Боль неожиданно вспыхнула под черепом. Бурдюков согнулся, упираясь ладонью в бортик. Он вспомнил, как доктор вчера (вчера?) ловко под челюстью пропускал пальцы. Что там, интересно, нащупывал?
Затылок был обычный. Бугристый. Ничего примечательного. Дальше — ноги. Здоровые, волосатые. Руки — нормальные. Живот — белый, чистый.
Значит, все хорошо? У него была плановая диагностика, его поправили. Он снова готов к работе. Только какой? Он же где-то работает, он каждым утром идет вместе со всеми одним проспектом…
Силясь вспомнить, Бурдюков включил воду, подставил пальцы. Тоненькой струйкой побежала горячая.
Мозолей на руках не было. То есть, можно сделать вывод — в его работе не используется физический труд. Или используется, но мало. Ни царапин, ни ушибов.
Я что-то считаю? — предположил Бурдюков. Вожусь с бумажками? Свожу цифры? Семью семь минут тринадцать — будет… Если, значит, семью семь…
Боль шарахнула в голове так, что у Бурдюкова потемнело в глазах. Он сполз на колени, едва не оборвав занавеску.
Нет, счет, похоже, ему также чужд, как и физический труд. О числах даже думать больно.
Бурдюков прибавил воды и, сняв трусы, встал под душ. Ладно, о работе можно и за завтраком узнать. Наверное, скажут.
На всякий случай он закрыл глаза. Вслепую нащупал мыло. Если вдруг вокруг опять выпрыгнет всякая чертовщина, пусть она будет сама по себе. Он просто хочет вымыться. Горячей.
Вода струилась, мыло мылилось.
Кто-то, невидимый, вошел в соседний с ванной туалет и, покряхтывая, долго мочился в унитаз. У соседей за стеной запикало радио.
— …ское время — шесть часов ноль минут.
Человек в туалете прекратил мочиться, стукнул в хлипкую, с готовностью качнувшуюся перегородку кулаком.
— Эй, — спросил он, — кто там в ванной?
— Я, — ответил Бурдюков.
— Кто «я»? — спросил человек, прибавив несколько непечатных слов.
— Бурдюков.
— А-а, — протянул человек, — ты это, не злоупотребляй. Здесь желающих много. А времени мало. Кумекай.
— Это моя квартира! — высунувшись за занавеску и напрягая горло, выкрикнул Бурдюков.
Ответом ему был удаляющийся смех.
С минуту Бурдюков зло и нервно мылил грудь и плечи. Давайте, претендуйте на место в моей ванной, шептал он под нос. Может, еще голой компанией ко мне заберетесь? Что там, очередь уже стоит? С чего вдруг все так полюбили мыться? На работе что ли проверяют? Так я там был, не проверяют.
Он замер.
Это я, значит, не за Магдой пену смывал! — сверкнула в его голове мысль. Это я за кучей народа пену смывал! Оттирал, драил. И хоть бы кто за чистоту почесался! Ни одна тварь… Вообще, что они все у меня здесь делают?
Вода неожиданно ослабела напором.
Бурдюков покрутил вентили, но добился лишь сипения в смесителе. Струйка бежала жалкая, видимость одна, а не струйка.
В дверь стукнули.
— Серый, меру знай, да?
Ну и ладно, решил Бурдюков, вылезая и вытираясь, сбрасывая на дно жидкие ошметки пены. Сюрприз для очередников. Для любителей халявы. В чужой квартире еще из ванны гонят! Кумекай!
Он фыркнул, натянул трусы и закутался в халат, висевший на вешалке. Вот так.
Вышел уже действительно к очереди — первым стоял Виктор, дальше топтались отец в длинной цветастой рубашке и какой-то патлатый, незнакомый парень, видимо, из той кучи в гостиной.
— Что, не спится? — спросил Бурдюков.
— Ты жену поднимай, — сказал отец, поддавая замешкавшемуся в дверях Виктору ускорение ладонью. — Нам выходить скоро. Пусть завтрак готовит. А то — разлеглась!
— Пап, — сморщился Бурдюков, — ты совсем. Это ж Магда.
— Ленится твоя Магда много, — отец сбавил тон. — Готовит, впрочем, замечательно. Здесь претензий нет.
— Ладно, сейчас.