Я сам не мог понять, почему это разгневало меня до слез.
— Богохульник, — сказал я ему, — грязный долбанный богохульник.
Он повернулся ко мне спиной и с очень серьезным видом стал давать духовные наставления полному молодому человеку с весьма слащавыми губами.
— Я ухожу, — сказал я Джеффри, — мне нужно немного отдохнуть. В котором часу фильм?
— О, я за вами приеду примерно в полвосьмого. Вы уверены, что вам никто не нужен? Вы выглядите страшно потрясенным.
— Никто мне не нужен. По крайней мере, пока. Я завтра расскажу вам о Танжере.
Фильм демонстрировался в кинотеатре “Эрато” в порядке частного сеанса, разумеется, ибо законы штата Калифорния об охране общественной морали действовали даже в этой порноутопии. Джеффри сел рядом со мной и держал меня за руку, по крайней мере, пытался. Ибо руки мои все время жестикулировали от отвращения и даже ужаса. Сократ, роль которого играл безобразный курносый афинский грек Перикл Антропофагос или как-то так, в начале фильма изображен бравым солдатом, спасающим жизнь Алкивиаду при Потидее, а затем откровенно трахающим его. Сомневаясь в моральности гомосексуальной любви, Сократ женится на Ксантиппе, комической стерве, роль которой исполняет Тимоти Райнстоун (присутствующий в аудитории вместе с большинством других членов съемочной группы), которая кормит его холодной вареной чечевицей и выливает ему на голову содержимое ночного горшка. Разочаровавшись в женитьбе, философ затем ищет общества миловидных молодых людей и учит их мудрости сократовским методом, то есть, простой игрой в вопросы и ответы во время полового акта. Все трахнуты Сократом или трахают его самого, включая Платона, а уж в сцене пира показана просто массовая оргия со всеми позами, какие только можно вообразить. Что же до изрекаемых Сократом мудростей, они имеют некоторое отношение к понятиям достоинства, истины и справедливости. Афинские архонты его ненавидят за то, что он бесстрашно осуждает взяточничество городских властей. За это его арестовывают, лицемерно обвиняя в развращении афинского юношества. Его жена Ксантиппа и злодей-торговец кожами Мелет выступили свидетелями обвинения. Он согрешил против природы и против граждан, утверждали они. Сократ вдохновенно защищался, говорил о любви мужчины к мужчине, утверждал, что холодные умственные абстракции ищущего ума должны быть уравновешены теплом плотских объятий, поскольку человек имеет двоякую природу, в коей два противоборствующих элемента должны быть приведены в гармонию друг с другом, но все равно был приговорен к смерти. Ксантиппа умерила свою суровость, а Мелет повесился. Сцена испития цикуты была скорее сентиментальной, чем грубо плотской. Когда Сократ прошептал, что должен петуха Асклепию, Алкивиад сказал, что никому он ничего не должен. Смерть и преображение. Конец.
Джеффри обеими руками пытался унять сотрясавшую меня дрожь, когда зажегся свет и начались восторженные крики и объятия; Лабрик, улыбающийся, но с холодными глазами, кланялся и кланялся.
— Хочу прочь отсюда, — прохныкал я. — Секс, секс, секс, Господи, неужели ничего, кроме проклятого секса нет в этом мире?
— Ну согласитесь, мой дорогой, что некоторые эпизоды были очень, очень трогательны.
— Да, да, трогательными для плоти, эти проклятые фаллосы ни минуты не были в покое, неужели к этому катится мир?
— Я полагаю, — сказал Джеффри, когда мы вышли на улицу, глядя, как выходящая публика толпой двинулась куда-то на вечеринку, — что вы считаете, что у вас это все позади. Что вы прошли через все это и достигли уровня плотского самоотречения. Я думаю, что вам следует понять, что такого просто нигде и никогда не существует. Ну так как же, быть мне или не быть с вами?
— Мне никто не нужен. Я хочу лишь, чтобы меня оставили в покое.
— Ну да, это вы сейчас так говорите. Но это чувство пройдет. Вот вам мой номер телефона. Я временно живу у Робина Кэткарта, того, кто играл Платона. Позвоните мне завтра. Обязательно. Мне ведь надо знать, дорогой мой.
Я вернулся в Холидей-инн, которая находилась всего в двух кварталах оттуда, и какое-то время тихо бесился в своей комнате за бутылкой скотча, которую я взял с собой. Я заметил, что пришло сообщение от Килдаффа из Вашингтона. Я дал ему этот номер в Нью-Йорке, когда бронировал комнату. В сообщении говорилось: “Завтра в любое время.”
Спал я беспокойно, попросив, чтобы меня разбудили пораньше, затем на рассвете улетел в Лос-Анджелес. Агентство “Кварц” в аэропорту предоставило мне машину с шофером, чтобы добраться до Редферн-Вэлли. Мы поехали сквозь смог и вульгарную архитектуру на восток в сторону пустыни Мохаве. Сухой кустарник, песок, товарные склады, заправочные станции.