— Нужны явные свидетельства правонарушения или преступления. С массой свидетелей. Послушай, Кен, это — религиозная организация, причем очень, очень привилегированная. На улицах и так полно преступности прямо на глазах у полиции, куда ж им еще идти и искать то, что только может быть, а может и не быть. Оставь Года Мэннинга в покое и он проявит благодарность весьма ощутимым образом. Обществу в целом он вреда не приносит.
— Я тебе говорил, как он обошелся со мной. Совершенно очевидно, что моя внучатая племянница была запугана до потери штанов; ну не совсем, только трусики на ней и остались. Попробуй взглянуть на это с моей колокольни: пожилого писателя с международной репутацией выгнали как собаку, осыпали грязными оскорблениями. Мне это совсем не нравится, тем более, что я лишь выполнял свой долг. Это — дрянной человек. Я боюсь за свою внучатую племянницу.
— Она сама этого хотела. Никто ее не заставлял присоединяться к ним.
— Она еще ребенок. Она ничего не знает. Я полно таких как она видал. Неужели ничего нельзя сделать?
— Я писал о нем статьи. Мне этот ублюдок тоже не по нраву, я всегда рад его подколоть. Но лишь одну статью напечатали, а затем Мэннинг затеял тяжбу о клевете. Улажено вне суда. Что называется, уплачено за существенный подрыв репутации. Мне сильно погрозили прокуренным пальцем.
У Мелвина, как ни странно, пальцы не были в никотиновых пятнах. Наверное, держит сигарету как-то по особенному. — Брось это дело, Кен.
— Я когда-то был хорошо знаком с вашим губернатором[680]. Когда еще мы оба были в Голливуде. Он даже должен был играть в одной из моих вещей, но не стал. Что если я встречусь с ним?
— Он ни черта не сделает. Кузина его жены находится там, славит Господа. Да к тому же бывают времена в жизни нашего губернатора, когда мистер Мэннинг очень полезен. Например, во время выборов. А еще в том случае, если наш губернатор захочет стать президентом, а он этим постоянно грозится; нет ничего из этого не выйдет.
— Откуда, черт побери, текут к нему деньги?
— Удивишься, но курочка по зернышку клюет. Да еще и налогов платить не нужно. Как говорится, Господь призревает за своим стадом. Кен, у меня лишних денег нет. Твой юный черный друг в буквальном, ей богу, в буквальном смысле уссыкается от страха. Он говорит, что у него есть дядя с тетей в Арканзасе. Я думаю, нам следует посадить его в автобус как можно скорее и отправить от греха подальше. Ты сможешь в этом помочь?
Ночь я провел в “Беверли Уилшир”. Это напомнило мне о Ральфе и о моем теперешнем одиночестве. Я позвонил Джеффри Энрайту в Сан-Хайме. Сможет он встретить меня завтра в “Алгонкине”, а затем сопроводить в Танжер?
— Дорогой мой, вы ни разу не пожалеете об этом. Единственное затруднение в том, что у меня сейчас нет денег на билет на самолет. Или нет, погодите. Никаких проблем. Похотливый Лабрик только сегодня утром снял со счета пятьсот долларов. Я возьму из его закромов лишь столько, сколько нужно на то, чтобы долететь до Веселого города или Большого яблока, как они его там называют. Нам ведь не к спеху лететь в Танжер, верно? Я вам смогу показать все что угодно в грязных притонах Манхэттена. Дорогой мой, мы славно повеселимся. Тутти-фрутти.
После Детей Года это казалось образцом нравственного здоровья, глотком свежего воздуха…
LXXVI
— Твой старый приятель долбаный папа, — сказал Джеффри, — похоже, скоро увидит райские врата.
Мы завтракали под олеандрами в саду. Джеффри, считая себя растущим мальчиком, ежедневно требовал на завтрак яичницу с ветчиной. Я глядел, как он ее с аппетитом уплетает, а сам довольствовался гренками с джемом. Он читал вчерашний номер “Дейли Телеграф”, прислонив его к огромному кофейнику. Али больше не был нашим поваром. Он не любил готовить и ему хорошо удавалось лишь небольшое число блюд. Теперь поваром у нас служил Хамид, уволенный из ресторана в Мирамар, а Али получил повышение и стал мажордомом.
— В Москве? — спросил я.
— В чертовой Москве. Наверное, чего-нибудь в борщ ему подлили, не удивительно. Или какой-то экзотический сибирский яд в красной икре. Обращался к Президиуму на чистейшем русском языке, — импровизировал Джеффри, пересказывая газетный репортаж, — и вдруг Его Яичество почувствовал ужасные колики в кишках. Он извинился и все сказали: “Да, да, да, очень хорошо”. Вызвали кремлевских врачей и умоляли его хоть на время перестать думать о человеческом братстве. Слишком уж это его волнует. Нелегкое это дело, человеческое братство. Сердце, дорогой мой, — сказал он, оторвавшись от газеты. — Никто не следит за его сердцем столь же усердно, как я за твоим.
680
Подразумевается Рональд Рейган, хотя здесь Э. Берджесс допускает анахронизм. Описываемые события происходят в ранних 1960-х, когда Рейган еще не был губернатором Калифорнии. Он им стал в 1967 году.