LXXVII
Известия о смерти и похоронах любимого понтифика заняли первые полосы газет всего мира, не исключая и страны советского блока, отодвинув на задний план такие заурядные события как уличные беспорядки, убийства и землетрясение. Но местные газеты Калифорнии, в особенности в местах расположенных поблизости от пустыни Мохаве, отводили меньше места на своих полосах трауру и ликованию, происходившим в Риме, который от тех мест находился столь же далеко, сколь и Токио. Заголовки и первые полосы этих газет пестрели новостями о страшном конце “Детей Года”, шокировавшем редакторов до такой степени, что они не жалели типографской краски и самых сильных выражений для его описания.
Годфри Мэннинг был без особых затруднений задержан полицией в аэропорту Лос-Анджелеса. Он смог изменить свою внешность, сняв прикрывавший плешь парик и наклеив фальшивые усы, но глаза изменить не мог. Пассажиров ночного рейса, отправлявшихся заграницу, насторожил вид темных очков совершенно ненужных при тусклом ночном освещении зала вылета; у посадочных ворот полиция заставила его снять темные очки. Мэннинг собирался путешествовать с настоящим американским паспортом на имя Карлтона Гудлетта: на фотографии в паспорте был изображен плешивый усатый человек, глядевший на грязный мир глазами, в которых невозможно было скрыть горевший в них пророческий пыл. У него имелся билет первого класса в одно направление в Вальпараисо. В кейсе, который имелся при нем, был миллион долларов в стодолларовых купюрах. Другой миллион обнаружили в сданном багаже вместе с драгоценностями, пожертвованными богатыми женщинами, желавшими попасть на небеса, при этом не меняя существенным образом привычного стиля жизни. Казалось, что во время ареста Мэннинг испытывал некоторое чувство облегчения. Не в его привычках было бежать, если речь не шла о ядерном холокосте.
История его хорошо известна. О ней даже написаны книги. Он ее сам изложил в центре Лос-Анджелеса, расстроенно, бессвязно, часто повторяясь, потягивая кофе из бумажного стаканчика, хоть это и было мерзостью в глазах Господа. Он даже курил сигарету, неумело, как девочка, впервые попробовавшая закурить. Время от времени он разражался рыданиями. В глазах его читалась странная смесь ужаса и самодовольного фарисейства.
Дочь американского конгрессмена Роберта Литгоу, пятнадцатилетняя девушка по имени Лидия посетила ревайвалистское[687] сборище Мэннинга в городе Юджин в штате Орегон вместе со своей подружкой и была потрясена силой и добротой, исходящими от этого человека. Она объявила себя новообращенной и была доставлена в “Дом Детей” в Редферн-Вэлли в личном лимузине Мэннинга. Подружка же ее оказалась менее податливой и сообщила семье Литгоу; Литгоу, находившийся в Вашингтоне, где он исполнял обязанности конгрессмена, потребовал применения акта Манна. Заявив, что его дочь увезли в другой штат с аморальной целью, он смог добиться того, что Федеральное Бюро Расследований потребовало допуска на территорию “Дома детей” и возврата личности его дочери, о душе ее речь не шла. Литгоу с женой приехал к воротам лагеря на закате того самого дня, когда умер Карло. За ними в служебной машине следовали четверо вооруженных агентов ФБР. Литгоу потребовал, чтобы его впустили, но охрана лагеря ему в этом отказала. Старший агент ФБР потребовал допуска от имени правительства Соединенных Штатов. Ему тоже было отказано. Агент вынул пистолет, намереваясь добиться права силой. Охранник в панике выстрелил, ранив его в правую руку. Другой агент выстрелил в охранника и убил его. Остальные охранники забаррикадировались в караулке, превратив ее в вооруженный блок-пост. Перестрелка продолжалась и ожесточалась. Литгоу с женой были убиты. Двое младших агентов ФБР были смертельно ранены. Старший агент выстрелил в окно караулки и тут же был сражен пулей в сердце. Единственный оставшийся в живых агент, истекая кровью, смог добраться до машины, чтобы уехать за подкреплением, но шины машины были изрешечены пулями. Он попытался доползти до машины Литгоу, но на пути к ней умер от ран.